виктури, стихи

Скажи-ка, Виктор...
Автор: Seraphim Braginsky
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Пэйринг и персонажи:
Виктор Никифоров/Юри Кацуки
Рейтинг: PG-13
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Hurt/comfort, Стихи
Размер: Мини
Статус: закончен
...что любовь для нас с тобою значит?

Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6709627

Скажи-ка, Виктор, что любовь
Для нас с тобою значит?
Когда мозоли стерты в кровь
И сердце тоже плачет?

Или когда вдвоем с тобой
Под отблеском софитов,
Душой и телом рвемся в бой
С упорством двух магнитов,

Что притянулись сквозь года
И страны-континенты.
И наше бегство в никуда
Сорвет аплодисменты.

Для них мы будем мишурой,
Страничкой из романа.
Улыбка - ловкою игрой,
Стрелой самообмана.

Пусть скажут злые языки:
То песни для пиара!
С тобою вместе вопреки,
Не с пьяного угара.

И тонкий ободок кольца,
И сквозь помехи голос,
Черты любимого лица,
В постели тонкий волос.

Все это отзвуки тебя,
Мозаика из привычек.
И раздражаюсь я любя,
И верю, без кавычек.

Не золотых медалей вес
Отрадой в жизни будет,
А Витька, гений и балбес,
С ним точно не убудет.

И если для тебя любовь
На льду печальный танец,
Забившееся сердце вновь
И пьяный иностранец,

То для меня любовь всегда
Борьба с самим собою,
Подъем к вершине сквозь года
Чтоб встретиться с тобою!

Но важно ли какой тропой
Пришли к исходной точке?
Ведь каждый встретился с мечтой
Хоть шел поодиночке.

Теперь пути слились в один
И сшиты нитью алой.
Разбиты сотни тонких льдин
Любовью запоздалой.

@темы: фанфик, Виктор/Юри, пидоры на льду/yuri on ice, Яой (слеш), Лирика

---

Rules for Gift-Giving
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: pensversusswords
Оригинал: archiveofourown.org/works/13686828
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Пэйринг и персонажи: Виктор Никифоров/Юри Кацуки
Рейтинг: R
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, PWP, ER (Established Relationship)
Предупреждения: BDSM, Кинк
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: Виктор делает подарок Юри, но кто на самом деле получит от него больше удовольствия? [легкое БДСМ, футфетиш, Юри на каблуках]
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6524002


Виктор ощущает на себе взгляд Юри и, повинуясь ему, опускается на колени с мягким стуком. Его глаза широко раскрыты, а щеки покраснели, когда он смотрит на Кацуки. Он любит ауру чувственности, обволакивающую его, и целует кожу японца каждый раз, когда он двигается. Это напоминает ему о том, каким красивым он становится, пытаясь угодить Юри.

Как само воплощение покорности, он наклоняется вперед, прогибаясь в пояснице, одновременно кладя руку на лодыжку Юри. Пальцы лежат на тыльной стороне ноги, удерживая ее на месте, пока он продвигается ниже, чтобы оставить легкий поцелуй на носочке туфли Юри. Он позволяет губам задержаться там на мгновение, наслаждаясь волнующим ощущением от того, что ему позволено целовать ноги своего возлюбленного.

— Хороший мальчик, — урчит Юри. Виктор дрожит.

— Спасибо, сэр, — Виктор задыхается. Юри не сказал ему снова сесть, но он также не приказал еще раз поцеловать ногу, так что Виктор остался в прежней позе, наклонившись вперед и стараясь сохранить контроль над телом.

— Такой вежливый, — говорит Юри, и Виктор чуть ли не раздувается от гордости внутри, безошибочно улавливая довольный тон. — Ты будешь хорошим для меня, не так ли, Витя?

— Да, сэр, — в голосе Виктора ни капли сомнений. Нет ничего, что он любил бы больше.

— Хорошо. Посмотри на меня, solnyshko, — спокойно говорит Юри. Виктора не перестает удивлять, как он умудряется делать свой голос таким мягким и в то же время властным.

Конечно, он немедленно подчиняется, скользнув взглядом по Юри снизу вверх, от блестящих золотых каблуков до лица. Он знает, что в его чертах заметно отчаянье. Он и не пытается это скрыть. Пусть Юри увидит, как он в нем нуждается.

— На самом деле это подарок для тебя, не правда ли, дорогой? — губы Юри растягиваются в ухмылке. Дыхание Виктора заклокотало в горле.

— Они для тебя, — говорит Виктор надтреснутым голосом.

Юри поднимает ногу так, чтобы носком туфли подтолкнуть подбородок Виктора, заставляя его посмотреть на Кацуки. Виктор охотно поддается. С его губ срывается резкий вздох.

— Витя, ты знаешь правила. Ты должен сказать мне правду, чтобы получить все, что захочешь, дорогой, — мягко говорит Юри. Никифоров всегда поражался, сколько контроля может быть в этом нежном голосе. Юри не повышает тон, но Виктор слышит властное звучание в каждом слове. — Так для кого были эти туфли?

Виктор делает глубокий, судорожный вдох.

— Для меня, — сдается он. — Они были для меня, Юри.

— И почему ты захотел их, Витя?

— Я… — Виктор делает паузу, чтобы сглотнуть. У него так пересохло в голе. — Я хотел поцеловать твои ноги, когда ты наденешь их.

Ухмылка Юри посылает дрожь по спине Виктора.

— Хороший мальчик, — говорит Юри, и Виктор чувствует, как эти слова прожигают его до костей. Ему приходится приложить усилие, чтобы сдержать скулеж, готовый вырваться из его рта. — Что-то еще?

Никифоров тихо вздыхает.

— Я хотел, чтобы ты… — он снова замолкает и делает еще один вдох, собираясь с силами. — Я хотел, чтобы ты наступил на меня.

Виктор не пропускает то, как у Юри перехватывает дыхание на этих словах.

— Конечно, ты хотел этого, — говорит японец чуть сбившимся голосом. Виктор обожает, когда Юри смотрит на него так, сверху вниз, с немного расширившимися от просьб Виктора глазами. Его черты лица мгновенно смягчаются в нежности, которую Виктор знает и любит.

— Но, Виктор, — снова говорит Юри с задумчивым выражением на лице, — если туфли на самом деле были для тебя, то где мой подарок?

— Я, — отвечает Виктор. В его словах нет ни следа неуверенности. — Я, Сэр. Я весь ваш.

На секунду взгляд Юри смягчается и на губах мелькает легкая улыбка.

— Витя… — его голос тих и наполнен нежностью.

Учитывая их позиции, это, вероятно, могло показаться неуместным, но с Юри этого никогда не происходило. Всякий раз, когда они были вместе, Юри так легко соскальзывает в свою повседневную мягкость, что Виктор даже не замечает этого. Виктор любит обе его стороны. Властный Юри обладал роковой притягательностью, его жесткий голос прогонял по венам искры и жидкий огонь, заставлял Никифорова дрожать. А другой, с мягкой улыбкой и нежным румянцем на щеках, окутывал его сердце своей любовью. Пламя любви Юри пылало так сильно, что, казалось, он может уничтожить его одними лишь словами и прикосновениями.

Ему нравится, когда повседневный мягкий Юри выглядывает из-под завесы агрессивной сексуальности. Это возвращает его к реальности, дает чувство безопасности.

— Ты лучший подарок, что я когда-либо получал, — мурлычет Юри тихим, наполненным трепетом голосом.

— Спасибо, — выдыхает Виктор. Его голос немного дрожит. Он ликует внутри. Юри хочет его. Юри хочет его.

Между бровей Юри появляется маленькая морщинка.

— Спасибо что, Витя?

Мягкость снова сменяется строгостью, а на лице застывает выжидательное выражение.

Виктор слышит неприкрытое порицание в голосе Юри.

— Спасибо, Сэр, — быстро исправляется он. — Извините, Сэр.

К счастью, Юри, кажется, доволен тем, как быстро Виктор исправил оплошность. Он опускает ногу на пол и наклоняется с задумчивым лицом. У Виктора снова сбивается дыхание.

Юри протягивает руку и приподнимает подбородок Виктора вверх, поэтому у Никифорова нет выбора, кроме как встретиться с ним взглядом. Виктор смотрит на него совершенно дикими светлыми глазами. Его щеки горят, и, должно быть, лицо стало красным.

— Хороший мальчик.

Похвала от Юри заставляет тепло разлиться в груди Виктора. Он с благодарностью улыбается ему.

Рука Юри все еще держит подбородок Виктора, заставляя его сохранять зрительный контакт. Как будто он был в силах отвернуться.

— Ну, — говорит Юри, сохраняя уверенный тон. — Ты знаешь правила, Витя. Умоляй меня.

@темы: переводы, фанфик, Виктор/Юри, пидоры на льду/yuri on ice, Яой (слеш)

---

ПруРу, соулмейты, драббл

Подсолнухи и васильки
Автор: Seraphim Braginsky
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Пэйринг и персонажи: Пруссия/Россия
Рейтинг: PG-13
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Психология, AU, Соулмейты
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: У Гилберта на груди подсолнухи. Гилберт отчаянно хочет увидеть там что-нибудь еще. [соулмейт-AU! в котором у человека на груди рисунок цветов, отражающих суть их родственной души]
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6648377

У Гилберта на руках подсолнухи.

Они большие, раскидистые, вальяжно, как пригретый солнцем кот, расползлись по коже.

Лепестки яркого, цыпляче-желтого цвета, что так не гармонирует с его солдатскими ботинками и грубой цепью на поясе. Вообще, Гил почти весь в татуировках — жесткие, мрачные, черные линии на спине сплетаются в очертания дракона. На бедре скалится горгулья, а на плечах ветвистые узоры готического шрифта.

И только через ворот футболки, тоже черной, художественно порванной в нескольких местах, выглядывает озорной лепесток. Подсолнухи «растут» в районе сердца, поднимаются выше, по груди и до самого горла. Они, кажется, своими солнечными очертаниями размывают соприкасающиеся с ними жутковатые рисунки.

Гилберт их (возможно) немного ненавидит.

Он с трудом может представить себе человека, чья душа выглядит так.

Каким он должен быть? Веселым? Беззаботным? С глуповатой сияющей улыбкой?.. Рубаха-парень, с простоватым, но симпатичным лицом, исперещенным веснушками и раскатистым смехом…

Байлшмидт вздрагивает, когда от оглушающего хохота Джонса, кажется, звенят стекла в аудитории. Внутри поднимается что-то кислое, с отвратительным привкусом разочарования. Он искоса бросает взгляд на американца и пытается разглядеть в нем… ну, хоть что-то. Особенное. На ту самую искру и бабочек в животе он даже не рассчитывает.

Гилберт сосредоточено пялится в широкую спину с эмблемой футбольной команды всю пару, совершенно игнорируя занудные преподавательские речи.

Он думает, что Джонс не самый плохой вариант. Наверно.

Скашивает глаза чуть ниже, на два ряда, где виднеется светлая макушка Лукашевича и вздыхает. Точно не худший.

Так проходит неделя.

Гилберт смотрит, сопоставляет, анализирует. Получается так себе, потому что, сказать по правде, он не слишком хорош во всех эти психологических штуковинах. Наверно, следовало бы сделать все по старинке — подойти, хлопнуть по плечу, заговорить. О футболе. Или, может быть, о пиве.

Он уже поднимается, но ноги сами сворачивают в другую сторону.

На самом краю длинной деревянной скамьи сидит Брагинский. Лицо у него как всегда отсутствующе-доброжелательное, уголки губ чуть опущены вниз, а глаза, эти невыносимые, странные глаза — василек или сирень? — смотрят куда-то в неведомые дали.

Дали, вообще-то, ограничиваются унылым пейзажем питерских многоэтажек, но Гилберт почему-то уверен, что Ивана это ничуть не волнует. Его воображение дорисует морской пейзаж и скользящую по волнам каравеллу, или фантастический закат на Марсе…

Иван рисует быстро. Отточенными, опытными движениями. Они немного резкие, плохо гармонируют с его привычной, немного даже замороженной плавностью. Длинные светлые ресницы как будто подернуты инеем.

Гилберт вовсе не подглядывает.

Он просто сидит прямо за ним на экономике, а скучнее предмета не найти даже если очень постараться, так что пялиться поверх чужого плеча на образующиеся из ничего новые миры… Кто его осудит за это?

Гилберт понимает, что пара закончилась, только когда чужая длиннопалая и бледная рука захлопывает тетрадь. Иван встает и Байлшмидт подскакивает вслед за ним, немного неуклюже, с секундным запозданием. Он злится на себя, потому что ради бога, он спортсмен и с реакцией у него все в порядке, но рядом с Иваном даже воздух как будто становится гуще, время тянется киселем, плывет невыносимо медленно, но Гилберту все равно всегда мало.

На Брагинском лавандовая рубашка с высоким воротником-стойкой. Она наглухо застегнута и выглядит почти чопорно, если бы ее намеренье скрыть от чужих глаз заветный рисунок не было бы столь очевидным. Гилберта это по какой-то причине задевает.

Он же свои дурацкие подсолнухи не прячет, даже если они делают его тщательно выверенный образ плохого паня в кожанке намного менее брутальным.

Ему дико интересно, какие цветы растут у чужого сердца, такого непонятного и холодного.

Иван никогда не смеется, не шутит, не улыбается.

Его голос — холодный серебристый звон ручья, приглушенный еловыми лапами и густыми зарослями орешника.

Глаза совершенно космические — чернильная синь у зрачка переходит в аметистовую гладь с кобальтовыми переливами по краю.

Иван как картина, нарисованная акварелью.

Полупрозарная, в льдистых тонах, непонятная и влекущая.

Гилберт ловит в оконном стекле отражение гуашево-грубой яркости солнечных цветов на своей шее и морщится. Ему кажется, что еще немного и они задушат его своей сияющей оптимистичной красотой. Джонс машет ему от двери и улыбается — так же солнечно.

Гилберт выдавливает из себя ответную улыбку.

Которая немного блекнет, когда мимо призраком проходит Брагинский.

Гилберт замечает мазок синего за воротником, но не успевает разглядеть ничего больше. На губах прохладой и солью остается чужой запах. Байлшмидт закрывает глаза, и пытается представить цветы. Такие же странные, северные, в оправе льда и гор.

Ему видятся эдельвейсы.

А может, подснежники?..

Жаль, он так и не узнает.





Иван заходит домой и на ходу расстегивает рубашку. Стоячий воротник больно впивается в шею, а кожу будто лизнуло огнем, так она пылает под тонкой хлопковой тканью.

Васильки не выглядят особо изящно, они скорее похожи на синее кляксы, образуют картину импрессиониста на его груди. Издалека — будто море, бескрайнее и неподвижное.

Цвет — Иван знает наверняка, он даже не поленился найти в таблице его точное название — прусский голубой, заливает всю его кожу. Спокойное синее море. Безмятежность. Защита. Величие и неукротимость. Благородство.

Отпечаток чей души он носит на себе?

Иван даже предположить не может.

Перед глазами мелькает прямая, как палка, спина Родериха Эдельштайна, который любил подолгу рассуждать о преимуществах скрипки над альтом и сжимать фарфоровую чашку своими музыкальными пальцами.

Мелькает — и исчезает бесследно.

И в сердце ничего не звенит.

Иван вздыхает и садится, закрывает глаза устало.

Под веками буйством красок расплывается чужой образ, яркий, агрессивный, алый как кровь. Да, алый точно его цвет.

Он все еще может спиной ощущать жар, как от печки, и прямой непоколебимый взгляд через плечо. Он как-то поймал его, почти случайно: обычно, рисуя, Иван слишком уходил в себя, чтобы видеть и замечать кого-то еще, но Гилберта Байлшмидта не замечать очень трудно.

Он думает, что ему подошел бы ликорис.

Красный, острый в очертаниях, опасный.

Но вместо него на бумаге упорно расцветают васильки, простодушно-упрямые в своем благородном единстве.

Иван сминает рисунок и бросает не глядя куда-то через плечо.

В груди жжет почти до боли.





Гилберт приходит домой и с наслаждением скидывает тяжеленные сапоги. Цепь со стащенными джинсами звякает о паркет. Он переодевается по-армейски быстро и точно, без лишних движений.

Квартира в сдержанных сине-белых тонах. Ничего кричащего и яркого. Никаких постеров рок-групп и полуобнаженных девиц на стенах. Он оставит эти пошлые образы снаружи.

Флейта привычно ложится в ладонь, легкая, но осязаемая. Прямо как чужое присутствие. Как ощущение зимы в воздухе. Хрустальная ваза на столе обнимает скромный синий букет цвета тех самых невозможных глаз.

Гилберт закрывает глаза и по памяти начинает играть Грига.





Иван смеется.

Ярко, громко и беззаботно.

Наташка в цветастом сарафане брызнула на него водой, а он в ответ облил ее из шланга. Оля с материнской снисходительностью наблюдает за ними из-под полей соломенной шляпы.

Вокруг них черно-желтое поле подсолнухов с их насыщенным маслянистым запахом. Иван вдыхает его полной грудью и улыбается так, что уголки рта немного болят. Он берет один подсолнух и наклоняет тяжелую, переполненную голову и трясет, трясет, пока на ладонь не начинают сыпаться блестящие темными чешуйками семечки.

Наташка где-то рядом уже во всю щелкает ими, засыпая сарафан шелухой.

Иван жмурится, чувствуя, как изморозь на сердце отступает.

Наконец-то дома. Наконец-то стал собой.

Каникулы кончаются через две недели.

Снова университет, снова питерская прохладная влажность, снова горящие глаза.

Иван отпускает соцветие, которое тут же тянется к солнцу, и застывает. Перед глазами мелькает ворот черной футболки и рисунок до самого горла. Он так и стоит, замерев, пока Наташка не пихает его под бок.

— Ты чего, Вань? Олька щас весь арбуз сожрет!





Когда Гилберт возвращается на неделю позже положенного, в аудитории людно и светло. Джонс уже привычно, по-приятельски машет рукой, но Гилберт едва задерживает на нем взгляд. Его тянет выше, туда, к дальним рядам, где…

Глаза Байлшмидта расширяются в неверии.

Белая рубашка, простая, даже классическая кроем, расстегнута почти до середины.

Морская синь из тысяч лепестков отдается в сердце знакомой мелодией флейты.

Джонс где-то рядом неловко чешет на груди бордовый пион.

Гилберт закрывает глаза, чувствуя свою широкую улыбку.

@темы: фанфик, Моя писанина, Пруссия/Россия, Яой (слеш), Hetalia Axis Powers

---

О голубях, бадлонах и поребриках
Автор: Seraphim Braginsky
Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг и персонажи: Питерец и голубь
Рейтинг: G
Направленность: джен
Жанры: Юмор, Повседневность, Эксперимент, Стихи
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: Будни питерского господина. [эксперимент - попытка уместить все "питерские" слова в юморном стишке]
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6586244

Жил-был на свете господин,
Любил он утром пышки с кофе,
В квартире жил совсем один,
Работа — чистая Голгофа!

Лишь сквозь парадную взлетя,
Не в офис шел к себе он споро:
Он гречей голубей кормил,
Для всех это совсем не ново.

Там голубь самый наглый был,
Зажратый, толстый словно кура.
Его бадлон он не любил
И злобно цокал по бордюру.

Но то был вовсе не бордюр,
Но голубь явно был не в курсе.
Поребрик тоже не любил,
Как и котов — в любом ракУрсе!

@темы: ориджинал, Моя писанина, Лирика

---

Сборник драбблов 30 Days of Shuuneki (3/30)

30 Days of Shuuneki
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: ThatDarnOtaku
Оригинал: был удален :с
Фэндом: Tokyo Ghoul
Пэйринг или персонажи: Цукияма Шу/Канеки Кен
Рейтинг: NC-17 (сборный)
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Драма, Психология, Даркфик, PWP, AU, Первый раз, Пропущенная сцена
Предупреждения: BDSM, Насилие, Кинк, UST
Размер: сборник драбблов
Статус: в процессе (оригинал завершен)
Саммари: 30 дней - 30 кинковых драбблов по шунеки [кинк к каждой части указывается отдельно!]
Читать на фикбуке: ficbook.net/readfic/6018330

Chapter 3: First Times

Примечания:
Эта часть (как и все остальные) появилась только благодарю замечательному человеку Ebrill, отправившему мне на мыло сохраненку этого фика, так как автор оригинала удалил свой профиль. Спасибо вам!
P. S. я пиздецки долго переводил эту часть. Вроде ничего сложного, но что-то меня прям кочеврыжило, не люблю я переводить прон (спрашивается нахрена вообще полез в эту работу ? х) Вообщем, я надеюсь, хоть кто-то получит от этого удовольствие (точно не я)


После рейда на лабораторию Кано прошло чуть больше недели, а Канеки так и не покинул свою комнату. Это беспокоило Цукияму в гораздо большей степени, чем он готов был признаться даже себе. Даже Хори. Это нехорошо, когда еда залеживается. Но он ощущал, как на него накатывает тоска, когда он думал о Канеки, и это не имел ничего общего с испорченной едой. На третий день он принес коробку книг. В конце концов, оставаться без умственной стимуляции так долго явно нехорошо для психики. Никто в доме не интересовался подобной литературой. Кроме Канеки.

Вообще-то Хинами могла, но Цукияма хотел облегчить душевные тяготы девочки, а не добавить новых. Цукияма даже зашел так далеко, что приобрел немного мяса гуля, опасаясь, что Канеки ничего не ел все это время… Хотя, он все еще колебался касательно этого решения. Мясо гуля заставляло безумие Канеки прогрессировать, но принести мясо человека значило утратить то хрупкое доверие, что ему удалось выстроить с юношей, и все эти месяцы будут потрачены впустую.

И вот, на девятый день Цукияма смог проскользнуть в комнату Канеки еще раз, опасаясь того, в каком состоянии он может найти Кена. Но, видимо, сегодня был хороший день, раз Канеки сидел на постели и читал.

— Это… книга сказок? — спросил Цукияма, проходя в комнату, и пытаясь рассмотреть обложку книги. Он несколько растерялся, так как Канеки всегда казался тем типом людей, которые могут оценить утонченную и сложную литературу. Зачем ему тратить время на такую ерунду? Сказки для детей.

— У них счастливый конец, — Канеки дернул плечом, как будто не было ничего странного в его нынешнем выборе чтива.

Цукияма открыл рот, чтобы возразить, так как по его мнению именно это делало большинство сказок глупыми, но осекся, когда понял, что это именно то, в чем Канеки сейчас нуждался. Особенно после всего произошедшего.

— Ты знаешь, что у твой истории все еще может быть счастливый конец, верно?

Канеки скептически посмотрел на него, прежде чем тяжко вздохнуть.

— И вообще, ты не можешь осуждать меня, это книга из коробки, что ты принес, — сказал он, игнорируя вопрос Цукиямы и для наглядности помахал книгой перед его лицом.

Цукияма уставился на книгу. Он ее совершенно не узнавал. Черт, да у него даже не было догадок, где он мог купить ее. Поскольку книга явно была его промахом, Шу решил сменить тему. Ему нужно заставить Канеки покинуть эту комнату.

— Драгоценная Хинами будет ревновать к тому времени, что ты проводишь здесь со мной. Ей не терпится показать тебе все новые кандзи, что она успела выучить, — сияя продолжил вещать Цукияма.

— С кем выучила? — насторожено спросил Кен. Он знал, что Банджо сам воюет с кандзи, а его друзья разбирались в них еще меньше.

— Ох, эм… со мной, — немного робко ответил Цукияма, но приободрился, когда увидел легкую улыбку Канеки. В первый раз после рейда.

— Почему ты все еще здесь, Цукияма? — обвинительно спросил Канеки, закрывая книгу.

— Что ты имеешь в виду? — отозвался Шу, испытывая внезапный страх, что Канеки отошлет его куда подальше.

— Ты помогаешь нам на миссиях, платишь аренду… И ничего не получаешь взамен. Зачем тебе это?

— Я просто хочу проводить с тобой время.

— Что бы ты мог съесть меня? — спросил Канеки, повернувшись к нему лицом. Цукияма замялся. Та ночь в ресторане гулей была его самой большой ошибкой. При этом Цукияма не мог сказать, что он больше не хотел съесть Канеки. Его запах по-прежнему был самым пьянящим, что Шу когда-либо чувствовал, и мужчина знал, что умрет счастливым, если попробует хоть немного… Но Канеки исчезнет, если он съест его, а Цукияма уже не мог представить себе мир без юноши.

— Зачем ты принес мне эти книги? — снова начал задавать вопросы Канеки, пытаясь выбить из Шу хоть какие-нибудь ответы.

— Я хотел снова увидеть твою улыбку, — слабо отреагировал Цукияма. Он действительно становился жалким, когда дело касалось этого парня.

— Я тебя совсем не понимаю, — огрызнулся Канеки с разочарованием плюхнувшись обратно на постель.

— Завтра я снова приду, — пообещал Шу, перед тем как откланяться.


****


Прошла еще неделя, наполненная визитами Цукиямы и разговорами о книгах. Каждый раз Шу оставался до тех пор, пока уставший от него Канеки не вышвыривал его за дверь. И каждый визит был дольше предыдущего. Пока однажды Канеки не нарушил устоявшийся порядок вещей. Рука Цукиямы уже потянулась к ручке двери, так как разговор угас и мужчина воспринял это как сигнал к тому, что пора удалиться, но руки Канеки вдруг обхватили его за талию, не давая выйти.

— Цукияма, давай немного побудем вдвоем? — юноша невнятно пробормотал ему в плечо.

От внезапного контакта мужчина замер.

Цукияма хотел Канеки еще до того как понял, что это вообще такое, желать кого-то столь сильно. Шу медленно повернулся, уверенный, что юноша просто в очередной раз насмехается над ним, мстя за попытку съесть его в прошлом. Но когда он встретился взглядом с Канеки, там не было ни следа веселья, лишь чистое желание. Кен встал на носочки, потянувшись вверх, и захватил губы мужчины своими. Когда его язык столкнулся с языком Шу, мужчина окончательно уверился, что никогда не сможет съесть его. Руки Цукиямы обвили Канеки, а юноша отошел от двери, утягивая мужчину за собой, пока они не завалились на постель. Лежа на нем, Цукияма жадно вдыхал разлившийся вокруг аромат Канеки. Он буквально пьянел от него.

Когда они расцепились, чтобы глотнуть воздуха, Шу начал целовать линию челюсти Кена, пока тот дрожащими от нетерпения пальцами старался расстегнуть его рубашку и стащить штаны.

— Я хочу, чтобы ты… ты мог бы… внутри меня? — спросил Канеки взволнованно и бессвязно. Его щеки раскраснелись и Шу вспомнил застенчивого черноволосого мальчика, которого он встретил в Антейку. Казалось, это было в прошлой жизни.

Не то чтобы это имело значение, он просто хотел Канеки. Он осторожно коснулся его лица, проведя пальцами по обнаженной коже, чувствуя, как юноша дрожит под ним, когда другая его рука легла на пояс шорт. Дыхание Канеки сбилось, когда Шу сжал его пах. Он закусил губу, когда мужчина начал гладить его через ткань, вызывая приятное трение. Укус стал сильнее: Кен изо всех сил старался сдержать стоны, зная, что просто умрет от стыда, если это случится. Но Цукияма не останавливался, пока Канеки не стал совсем твердым.

— Пожалуйста… — Канеки хрипло выдохнул, выгибаясь в руках Шу.

— Мы не можем… я не могу… нужно подготовить тебя, — с изрядной долей неловкости пробормотал мужчина.

Канеки слегка свесился с кровати и вытащил из-под нее тюбик смазки.

— Как? — изумленно спросил Цукияма. Канеки не покидал свою комнату, и он не был похож на тот тип парней, что держат такие вещи в зоне досягаемости.

— Я не могу тебе сказать. Это слишком неловко. Просто… используй это, ладно? — сказал юноша, приподнимая бедра чтобы стянуть шорты. Румянец предательски окрасил лицо, но это было лучше, чем признаться Цукияме в том, что его последнее время одолевали всякого родя грязные мыслишки, из-за чего пришлось мониторить Интернет и съездить по-тихому ночью в специализированный магазин.

Шу не суетясь открыл тюбик и выдавил смазку на пальцы. У него кружилась голова — он наконец прикаснется к Канеки! Но нужно было сохранять спокойствие и контролировать себя. Он устроился между ног Канеки.

— Calmato, — прошептал мужчина себе под нос и огладил пальцами сжатый вход. Кен выдохнул и кивнул. Цукияма протокнул внутрь палец и Канеки издал жалобный звук, заставив мужчину замереть.

— Все в порядке, — заверил Канеки, и Шу начал мягко поглаживать его изнутри, ища ту самую точку удовольствия.

Это было лучше, чем Канеки мог представить, и он невольно задался вопросом, где Шу мог научится делать такие вещи одним пальцем. Его дыхание окончательно сбилось, когда Цукияма начал ласкать его сильнее, и он не смог сдержать стон, ощутив внутри как добавился второй палец.

— А-а-ах! Я… я готов! — взмолился Канеки.

— Non! Имей немного терпения, amour.

Кен фыркнул. Если бы у него действительно не было терпения, он бы уже кончил и испортил все.

Цукияма вдруг успокоился. Это было полной противоположностью того, что хотел Канеки. Он злобно сверкнул глазами, когда ощутил третий палец. Цукияма сгибал пальцы на манер ножниц и Канеки действительно чувствовал себя растянутым в хорошем смысле этого слова.

— Тебе больно? — спросил Шу.

— Нет.

Он что-то промурлыкал в ответ, преждем чем убрать пальцы и встать с кровати.

— Куда это ты собрался?! — прошипел Канеки в панике. Он был так близко и пустота ощущалась особенно неприятно. Цукияма же не посмеет бросить его вот так?! Его сердце успокоилось, когда он улышал звон пряжки ремня мужчины.

— Никуда, amour, — отозвался Цукияма, выскользнув из брюк и опустившись коленями на кровать. Канеки вдруг резко осознал реальность всего происходящего между ними и ощутил смутный страх.

— Будет больно? — нервно спросил он.

— Может быть совсем немного, но я думаю, ты хорошо растянут… Какую позу ты предпочитаешь?

— Я хочу смотреть на тебя!

Цукияма почувствовал как сердце забилось сильнее. Он выдавил еще смазки на пальцы, покрывая себя и вход Канеки. Шу медленно входил в него, давая время приспособиться, пока не погрузился до конца. Канеки вскрикнул от ощущения заполненности, и Шу навис над ним, прижавшись к губам юноши, выпивая его стоны. Он не хотел, чтобы их обнаружили. Не когда все было так идеально.

Цукияма толкнулся пару раз, ища нужный угол, и Кен дернулся, двигая бедрами в ответ, чтобы поймать его ритм. Он хотел снова ощутить то восхитительно чувство, как в момент, когда пальцы Шу были внутри. Мужчина замедлил толчки, стараясь двигаться с юношей в одном ритме. Его член терся о простату заставляя Канеки извиваться. Руки юноши вцепились в задницу Цукиямы, приказывая ему войти глубже, пока его спина не выгнулась над кроватью и он не кончил, забрызгав себе живот и тихо простонав имя любовника.

Цукиямы тоже не хватило надолго, он кончил следом и, задыхаясь, завалился на грудь Канеки.

Спустя пару минут мужчина слез с него, завалившись на бок. Они оба уставились в потолок, ожидая когда дыхание придет в норму.

— Думаю… я засыпаю, — сказал Канеки.

Он выглядел счастливым и Цукияма повернулся к нему, но Кен уже закрыл глаза. Под ними залегли темные круги. Мужчина убрал несколько упавших прядей с его лица, прежде чем нежно огладить скулу. Он закинул руку на спящего Канеки и прижался лбом к его плечу. Веки Кена трепетали, и Шу не мог удержаться от мысли, как было бы прекрасно провести здесь всю ночь.

@темы: переводы, фанфик, Яой (слеш), Tokyo Ghoul/Токийский Гуль, Цукияма/Канеки, 30 Days of Shuuneki

---

синее стекло
Автор: Seraphim Braginsky
Бета: Валькирия Карамболь
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Пэйринг и персонажи: Норвегия/Румыния(Кетиль/Стефан)
Рейтинг: PG-13
Направленность: слеш
Жанры: Драма, AU, Мифические существа
Предупреждения: UST
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: ...не отражает свет// [алхимик!Кетиль/химера!Стефан]
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6515611

Синее стекло не пропускает свет. Не отражает, впитывает в себя, как промокашка — разлитые чернила. Синее стекло — маленькие тельца его алхимических изысканий. Они, как личинки в улье, спят в своих нишах, повернувшись к случайно забредшему гостю гладко вылитым боком с выцветшей этикеткой.

Дом Кетиля — колба синего стекла.

Душа Кетиля — его же осколок.

Глаза того самого чернильного цвета, неестественные, матовые. Люди всегда, встретив его взгляд, спешно отводят глаза от смутного, им самим непонятного дискомфорта.

Что естественно, то не безобразно.

Кетиль человек. Он рожден матерью, как полагается, по завету Господа, в крови и муках. У него тонкий шрам на запястье, старый ожог, полученный во время эксперимента с серой и селитрой. У него впадинка на животе, отметина живого рождения, там, где плоть соединяла его с телом матери.

У него обескровленные губы, бесцветный голос, безвкусная душа.

Кетиль смотрит на свою руку — она, кажется, светится в полумраке, белая и тонкокостная. Кожа как пергамент, сухая, почти прозрачная. Без морщин, пятен, шрамов. Аккуратно обтесанные ногти, медленные тягучие движения.

У него в доме нет зеркал, эти гермесовы щиты, беспристрастные насмешники… Амальгама, пожалуй, самый нелюбимый элемент Кетиля. Собственное отражение ему доступно лишь на поверхности мутного пузатого сжигателя с длинным тонким выхлоповником. Меловое бесстрастное лицо — он сам как иллюстрация к бестиарию. Homunculus natus est.

На его руку сверху ложится другая, тоже узкая, но кисть чуть короче, со звездной картой из веснушек и обломанным ногтем на большом пальце. Она теплая.

Глаза у Стефана странные. Большие, выразительные, с девичьими ресницами и какой-то инкубской томностью. Блестящие. Они единственное, что выдает в нем некое противное мирозданию существо (слова падре Антонио, не Кетиля), зрачки вертикальные, кошачьи, а цвет радужки похож на тягучий сплав золота и янтаря. Волосы у него как медь, а душа из ртути.

Кетиль, в общем-то, больше похож на ртуть — серебристый, утекающий сквозь пальцы, холодный. Ядовитый.

Кетиль смотрит, как Стефан греет его руку, очерчивая костяшки нежными пальцами.

— У Мастера такие красивые руки, — урчит он, заглядывая в лицо, и Кетиль в блеклом подобии эмоции выгибает бровь.

«Разве?»

— Конечно! Мастер самый красивый человек, которого я видел, — простодушно отвечает Стефан на непроизнесенный вопрос.

Кетиль не лишен голоса, но не любит сотрясать воздух понапрасну, а его… создание понимает своего творца и без этого. Алхимику всегда видится в этом некая злая ирония — что богопротивное создание и результат сатанинских экспериментов понимает и почитает своего отца куда больше, чем сыновья и дочери божьи. Но это уже тема для очередного обмена любезностями с падре Карьедо, который каждый раз грозится отправить его на костер, а под покровом ночи, прикрыв лицо маской, покупает у него ртутные пилюли — лечить непроходящую головную боль. Будь Кетиль чуть больше человеком, он бы попытался съязвить или вопросить у сего служителя Творца, почто ему не по силам пережить испытания, которые посылает нам Всевышний? Но Кетилю все равно. Он равнодушно и бесшумно скользит между стеллажами, открывает деревянный ларец и, отсыпав ровно нужное количество пилюль, меняет их на звонкие монеты.

Они потом рассыпаны по полу, смешавшись с самоцветами, настоящими и полученными алхимическим путем. Золотые круглешки, как радостно называет их Стефан, играясь, словно дитя. Он и есть дитя.

Его бедный ребенок.

Кетилю немного за сорок. На лице ни следа морщин. Волосы — чистая платина. Иногда, когда он все же выбирается из своего добровольного затворничества и бродит по площади, бледный и красивый, как упырь, женщины то и дело смотрят ему вслед. Многие из них юны, какие-то прелестны, но алхимика уже давно не влечет чужое тело.

Он иссохшийся старик.

Он возвращается в Башню.

Химера спит, свернувшись в кресле и сжав в руках его мантию. Она не просыпается, даже когда алхимик подходит и кладет руку на мягкие пряди, только беззаветно подается навстречу руке, мазнув влажными губами по запястью. Кетиль сдвигает руку ниже, на шею. Стефан не просыпается. Там, под пальцами, отзвук чужого сердцебиения, которое очень легко оборвать. Одно движение…

Кетиль прикрывает глаза.

Какой глупый, доверчивый ребенок. Взращённый вдали от всех, среди стеклянных колб и старых книг, каким еще он мог стать?

Он отходит, краем глаза заметив тонкий раздвоенный язык, скользнувший по розовым губам. Медные ресницы качнулись, как крылья бабочки на ветру.

Спустя неделю за ним приходит отец Антонио и его стража.

Кетиль спускается из обсерватории на крыше, когда слышит шум и звон стекла. Он несется вниз, думая только о беззащитном создании, которое не заслужило столь скоропостижной встречи с тем, кто даже отказывает ему в возможности иметь душу. Золотые круглешки, смех, рыжие пряди. Бедное наивное дитя.

Когда он спускается с последней ступени, в Башне так тихо, что слышно лишь его сбитое дыхание и хлопающие бумажными крыльями страницы книг, кружащие по комнате, выдранные самым зверским образом. Алхимик ловит одну, что влетела ему прямо в лицо, и тут же раздраженно комкает рисунок перегонного аппарата.

Стефан сидит на полу, среди осколков синего стекла и разлитых реагентов. Какая-то вязкая темная жидкость капает с его тонких пальцев. Он слизывает ее раздвоенным языком и тут же стыдливо смотрит на алхимика, быстрым движением пытаясь незаметно вытереть руку о бархатную подушку.

Вертикальные зрачки внимательно следят за каждым его движением.

Стефан смотрит на пустые глазницы падре Антонио и прикрывает глаза, душа в себе сухой шелестящий смех.

Глупый наивный алхимик.

Золотые круглешки весело звенят друг о друга.

@темы: фанфик, Моя писанина, Яой (слеш), Hetalia Axis Powers

---

виктури, миник к 14 февраля (я опоздал всего на полтора часа, не бейте меня)

Кофе, ужин, и, возможно, будущие щеночки
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: guety
Оригинал: archiveofourown.org/works/12677286
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Пэйринг и персонажи: Виктор Никифоров/Юри Кацуки
Рейтинг: PG-13
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Юмор, Флафф, Повседневность, AU
Размер: Мини
Статус: закончен
Саммари: Виктор влюблен в собачьего парикмахера Юри, который, кажется, совсем не понимает намеков. Или Виктор просто идиот. (угадайте с одного раза)
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6513144

Примечания переводчика:
Фанфик написан по очаровательному комиксу про груммера (собачьего парикмахера) Юри, к которому Виктор водит Маккачина.
twitter.com/Srganuch/status/928519917699153920

Виктор влюблен. С ним это в первый раз и вовсе не из-за отсутствия опыта. Он встречался с людьми раньше, принимал приглашения на свидания, но так и не встретил того Единственного. Если уж на то пошло, он никогда не встречал кого-либо, кто мог бы увлечь его больше чем на три дня. У него даже не особо высокие стандарты, по его мнению, но каким-то образом никто из его потенциальных ухажеров не был в состоянии удовлетворить их.

Юри, однако, отличался от них. Он идеальный. В нем есть все, что Виктор мог желать от своей пары. Для начала, он отлично ладит с собаками. До того как найти Юри, Виктор приводил Маккачина к другим груммерам, и некоторые оказались хорошими специалистами, но никто из них и близко не был таким заботливым и талантливым как Кацуки. Маккачину Юри нравится, а мнению пса Виктор доверяет больше всего. Когда Никифоров пришел в салон Юри в первый раз, у него сложилось впечатление, что парень отстраненный и холодный — он сразу перешел к делу, даже не удостоив его взглядом. Но как только Виктор увидел его рядом с Маккачином, то понял, что на самом деле парень был теплым и ласковым, но застенчивым и сдержанным с людьми.

Ну, если этого недостаточно, Юри так же чертовски хорошенький. Он высокий, хотя уступает Виктору, и, не смотря на изящное телосложение, у него сильные руки — Виктор убедился в этом, когда Юри один раз надел рубашку с короткими рукавами и, после сеанса стрижки, поднял Маккачина. Никифоров чуть не получил сердечный приступ.

Но у него так же мягкий животик и округлые щечки, которые Виктор считает просто до невозможности восхитительными. У него большие карие глаза и каждый раз, когда он улыбается, Виктор едва может дышать.

Если бы была возможность, то Виктор бы приходил к нему каждую неделю. Даже несколько раз в неделю. Но, к сожалению, шерсть Маккачина растет не так быстро, поэтому Виктор утешает себя тем, что ему достаточно поговорить с Юри раз в шесть недель. Его друг Крис думал иначе.

— Ну и сколько уже это продолжается, полгода? Ты сказал ему, что заинтересован?

Они выпивали в своем любимом баре, тихом и элегантном месте с качественным алкоголем.

Осуждающий взгляд Криса буквально пронзил его.

— Да сказал я! — запротестовал Виктор, играя с маленьким зонтиком в своем коктейле. — Я флиртую с ним все время. Но он всегда вежливо отшивает меня.

— Да? И как именно ты флиртуешь? — поднял брови Крис.

— Ну, например, на днях я похвалил его стрижку, но он просто дал мне название салона, — понуро сообщил Никифоров, — А когда я сказал, что его новая рубашка великолепна, он ответил, что это не его, но он пролил кофе на себя в то утро, и одолжил одежду у соседа по комнате в последнюю минуту.

Виктор вздохнул.

— Очевидно мои чувства безответны, а он просто слишком вежлив, чтобы сказать это напрямую.

Крис демонстративно закатил глаза.

— Виктор, мой дорогой друг, а не думал ли ты просто пригласить его на свидание?

— Но я пригласил его на свидание! — возмутился Виктор, — Я сказал ему, что он может погулять с Маккачином и со мной в любое время между нашими визитами, если он соскучился по нему. Но он сказал, что не хочет навязываться.

Джакометти неторопливо отпил из бокала.

— Как ты можешь дожить до двадцати восьми и быть настолько ужасным в этом? — после чего добавил так, будто рассказывает страшную тайну, — Это звучало как будто на свидание его приглашал Маккачин, а не ты. Сделай себе одолжение, пригласи его на кофе, как придешь туда в следующий раз. И будь поконкретнее, если хочешь, чтобы он проводил время с тобой, а не твоей собакой.

Крис одним глотком докончил свой напиток.

— А теперь, извини, но милый новый бармен только что подмигнул мне, и я собираюсь взять его номер.

Виктор провел следующие несколько дней, размышляя над советами Криса. Возможно, его друг прав, может, он в самом деле недостаточно ясно обозначил свои намеренья. Конечно, у такого интересного и красивого парня как Юри много поклонников. Наверняка он подумал, что подкаты Виктора были слишком детскими. Ясно, ему просто нужно быть более очевидным.

Три недели спустя Маккачин, обогнав Виктора, бросается к Юри, стоит им войти в салон.

— Маккачин, не прыгай на Юри! — Никифоров пытается отругать собаку, но Юри лишь смеется. Его музыкальный смех прекрасен.

— Все в порядке, я не против, — сказал он, позволяя Маккачину лизать свое лицо. Виктор хочет вырастить вместе с ним целую семью маленьких пуделей. — Ты всегда такой энергичный и здоровый, Маккачин. Твой папочка должен хорошо заботится о тебе.

— Ты тоже мог бы быть его папочкой, — произнес Виктор, едва осознавая, что говорит это вслух. Ну, это было не по плану, но плевать. Во всяком случае сейчас Крис не может обвинить его в недостаточной прямолинейности.

Юри смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Эм, извини?

Он моргнул, выглядя искренне смущенным.

Виктор прочистил горло.

— Я имел в виду, не хочешь ли ты выпить кофе со мной? Или чай. Со мной. Вместе, — он очень старался, чтобы голос звучал непринужденно.

Юри быстро поднялся и отпрыгнул в сторону.

— Ты приглашаешь меня на свидание? — с недоумением спросил он.

— Я пытался сделать это последние несколько месяцев, — неохотно признался Виктор, — Но, похоже, получалось так себе, раз ты ничего не заметил.

— Ох. Нет, нет, нет, — Юри подошел к нему. Щеки парня пылали ярко-красным. — Нет, прости. Я просто… я очень плох в этом, так что это не твоя вина.

— Я думаю, мы идеально подходим друг другу, — улыбнулся Никифоров, и Юри вернул ему этот жест.

— Так что о кофе, — сказал Кацуки, посмотрев на Виктора, а затем снова смущенно отведя глаза. — У меня нет клиентов после него.

Он добавил это, указав на Маккачина.

— Поэтому я могу закрыть салон как только закончу с ним, около семи. Это нормально или слишком поздно для кофе? Мы можем вместо этого пойти на ужин, если хочешь, — он говорил все это, комкая фартук.

— Ужин звучит просто чудесно, — уверил его Виктор.

Будущий отец его щеночков подарил ему улыбку, которая может растопить Неву лютой зимой.

— Тогда увидимся позже.

@темы: переводы, фанфик, Виктор/Юри, пидоры на льду/yuri on ice, Яой (слеш)

---

ТГ, драббл, цукикане

Повторение истории
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: rhodrymavelyne
Оригинал: archiveofourown.org/works/13334457
Фэндом: Tokyo Ghoul
Пэйринг или персонажи: Шу Цукияма/Кен Канеки(Хайсе Сасаки), Канаэ фон Розевальд
Рейтинг: PG-13
Направленность: слеш
Жанры: Драма, Психология, Пропущенная сцена
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: Пока Сасаки сидит в баре на задании, переодетый в девушку, к нему подсаживается незнакомец. Он заводит странный разговор о том, что Канеки Кен такая же роковая любовь для Цукиямы Шу, какой была Анна Болейн для Генриха VIII.
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6459054

— Могу я присоединится к вам, мадмуазель?

Сасаки посмотрел на стройного, андрогинного вида джентльмена, который отвешивал «ей» куртуазный поклон. Фиолетовые волосы метнулись вперед, занавесив лоб.

— Конечно, — пробормотал Сасаки, заправив за ухо локон парика и чувствуя, как к щекам приливает кровь.

На мгновение его разум поплыл, затопленный воспоминаниями об иной жизни, когда он был кем-то другим. Кем-то, кто уже встречался с этим юношей.

— Вы хотите присоединится ко мне?

— Что, если я скажу, что я здесь ради встречи с вами?

Не стоит доверять красавчикам с фиолетовыми волосами, шептал демон внутри Сасаки. Они сожрут твою плоть и обглодают сердце, пока от тебя ничего не останется.

Но молодой человек перед ним не смотрел на него с голодным блеском в глазах, смягченным легкой насмешкой. Он был не тем мужчиной, о котором предупреждал демон… О ком он предупреждал?

— Как ты прекрасна, — холодно обронил похвалу юноша, окидывая Сасаки взглядом с головы до ног. — Такая же красивая, как Анна Болейн, которой суждено было появиться и свести с ума короля Генриха VIII.

— Заставляя его заплатить жизнью и землей, — на ум Сасаки сами собой пришли литературные аллюзии к «Зеленым рукавам»*.

Он не мог сдержаться и не ответить. Хайсе чувствовал, будто со стороны незнакомца летит невидимая перчатка. Вызов. И если он думал, что поймает Сасаки Хайсе врасплох отсылками к европейским королям, то его ждет большой сюрприз.

— Чтобы женится на ней, Генрих VIII отделил Англию от католической церкви. Смелый и кощунственный шаг для многих европейцев, — Сасаки посмотрел прямо в глаза молодого человека, — Некоторые историки не понимают, что в прошлом Англия уже жила без защиты церкви.

— То есть Англия может сделать это снова? История может повторится? — незнакомец постучал пальцем по губам. — Возможно, вы правы.

Он обвел широким жестом зал.

— В этом городе есть заведение, обслуживающее сильных мира сего с их самыми изысканными предпочтениями. Один из них разрушил это место ради своей любви. Сейчас оно восстановлено.

Воспоминания снова наводнили разум Сасаки. Он почти отчетливо видел амфитеатр, заполненный богато одетыми людьми. Все они были в масках.

Он посмотрел вверх, чтобы увидеть еще одну, зубастую маску, которую носил мужчина с широкими плечами, одетый в белый фрак. Мужчина, чьи движения были очень похожи на незнакомца, стоящего перед Сасаки.

Это был не тот же человек, хотя танцующие движениях их рук были очень схожи. Где Сасаки мог видеть этот танец?

Нет, не Сасаки. Тот, кто живет в его голове.

— История действительно повторяется. Мы восстановили нашу церковь, но «Анна Болейн» нашего Мастера все еще там, — юноша наклонился вперед, впиваясь взглядом в Сасаки. — Кто знает, когда он вернется, чтобы снова наложить свои проклятые чары на сердце нашего Мастера?

Он был в нескольких дюймах от Сасаки.

— Не так ли, Канеки Кен?

Канеки Кен. Имя прозвенело в голове Сасаки, разбудив демона, которого он держал в ловушке в своем сердце. Оно разбило хрупкое стекло, разделявшее этих двоих в его разуме.

Еще один такой удар и Сасаки может сломаться.

Куинкист выпрямился со всей гордостью следователя CCG. Он посмотрел в глаза своего врага, а именно им и был этот молодой мужчина.

— Анна Болейн, возможно, и выглядела как причина падения Англии и Генриха, — Хайсе закрыл глаза, прерывая визуальную дуэль с незнакомцем. — Но в конце концов она стала их гордостью и торжеством.

— О, правда? — юноша отступил назад, обескураженный его ответом. — И каким образом?

— Анна Болейн произвела на свет Елизавету Тюдор, — Сасаки сладко улыбнулся, — Этот ребенок вырос и стал Елизаветой I, королевой, которая не только спасла Англию от ее врагов, но и узрела ее победу над ними.

Сасаки позволил своей улыбке стать шире.

— Ошибка Генриха стала, в конечном счете, наградой Англии и воплощением ее самых дерзких мечтаний.

— Смелые слова, мадмуазель, — сказал незнакомец, снова признавая его маскировку как «Сасако», — Посмотрим, будете ли вы им соответствовать.

Юноша повернулся спиной к Сасаки и шагнул в толпу.

Хайсе смотрел как он уходит, удивляясь невероятному чувству удовлетворения, которое наполняло все его существо.



Примечания:
*Сасаки цитирует «Зеленые рукава» (Greensleeves) - одна из знаменитых и популярных английских фольклорных песен, известна с XVI века. О происхождении песни известно немного. Мелодия, написанная анонимным композитором XVI века, стала основой для многочисленных вариаций. Написание текста баллады часто приписывают английскому королю Генриху VIII, который якобы адресовал эти стихи своей возлюбленной, предположительно Анне Болейн, ставшей второй женой Генриха.
Песня и перевод: www.amalgama-lab.com/songs/f/folk_songs/greensl...

@темы: переводы, фанфик, Яой (слеш), Tokyo Ghoul/Токийский Гуль, Цукияма/Канеки

---

виктури, драббл

Рисовая каша и обнимашки
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: guety
Оригинал: archiveofourown.org/works/13280712
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Пэйринг или персонажи: Виктор/Юри
Рейтинг: G
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Hurt/comfort, ER (Established Relationship)
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: Виктор заболел, но Юри всегда готов позаботиться о любимом.
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6359993

Он проснулся от будильника.

Виктор чувствовал себя ужасно. Суставы болели, а голова звенела как цыганский бубен, что было странно, так как головная боль посещала его только с похмельем, а он точно не пил прошлой ночью. А еще он ощущал себя очень уставшим, хотя обычно просыпался бодрым и отдохнувшим. Весьма странно. Возможно утро еще не наступило, и он просто поставил будильник не на то время. В комнате царила абсолютная темнота, но это ни о чем не говорило: это не утро в Санкт-Петербурге, где к его пробуждению уже светало. Он потянулся за телефоном и выключил будильник. Экран показал ему «7.02». Это смутило Виктора. В таком случае он должен встать.

Когда он проснулся в следующий раз, его плечо сжимала чужая рука.

— Витя, мы проспали.

— Правда? — он чувствовал себя совершенно дезориентированным. — Сколько времени?

— Девять утра.

Юри включил свет, заставив Виктора по-совиному моргнуть. Так ярко.

— Это невозможно.

Виктор никогда не вставал так поздно. Он попытался сесть, но резко накатила дурнота и Никифоров шлепнулся обратно.

— Ты в порядке? — Юри коснулся его лица холодной как лед рукой. — Витя, ты горячий.

Он улыбнулся.

— Ох, спасибо.

— Я не это имел в виду… Витя, у тебя жар, — Юри говорил быстро и, кажется, действительно волновался. — Есть градусник?

— Нет, — горло болело и Виктор попытался сглотнуть, но стало только хуже. — У меня никогда не было температуры.

— Ну, теперь она у тебя есть. Лежи.

— Ладно, — постель казалась такой мягкой и удобной, что Виктор не отказался бы поваляться в ней еще немного. Еще пять минуточек и он пойдет на каток с Юри.

Он слышал, как Юри где-то ходит, затем говорит с кем-то по телефону, — но японец говорил тихо, поэтому Виктор не смог понять о чем именно. Послышалось еще несколько приглушенных звуков, а затем полная тишина.

— Юри?

Не получив ответа Виктор попытался встать. Он чувствовал слабость в ногах.

— Маккачин?

Снова тишина. Юри должно быть повел его на прогулку. Он должен был сказать Виктору и они пошли бы вместе. Никифоров собирался умыться и позавтракать. Тогда он точно почувствует себя лучше.

Когда Юри пришел спустя пятнадцать минут с градусником и лекарствами, он нашел Виктора в постели, завернутым в одеяло как большая шаверма.

Остальная часть утра прошла как в тумане. Никифоров помнил только отдельные моменты: нежность Юри, когда он мерил ему температуру, Якова с какой-то женщиной, наверно врачом, спящего у него в ногах Маккачина, снова Юри, который клал ему на лоб влажную ткань.

Он чувствовал себя намного лучше, проснувшись вечером. Все еще нездоровым, но не таким разбитым. Почти сразу после его пробуждения в комнату вернулся Юри, держа в руках поднос.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно, — честно ответил Виктор, — Но лучше, чем утром. А сколько времени?

— Шесть вечера, — Юри сел на край кровати. — Думаешь, осилишь немного еды? Врач сказал, что тебе нужно принять антибиотики, но они идут с едой.

— Я попробую.

Юри помог ему устроиться в изголовье кровати на подушках, и Виктор принял сидячее положение. Японец коснулся его лба.

— Я думаю, твоя температура немного отступила.

— Это потому что ты так хорошо заботишься обо мне.

На Юри была медицинская маска, скрывающая пол лица, но его глаза улыбались.

— Я сделал тебе ояку.

— О, так вот как это называется, — Виктор посмотрел на дымящуюся миску на подносе. — Пахнет вкусно, из чего он?

— Это просто рисовая каша с яйцом, — Кацуки взволновано одернул свитер, — Я не знал, что едят во время болезни в России, но моя мама готовила это для меня, когда я болел, так что… Надеюсь, получилось неплохо. Я попросил ее научить меня, но все равно это первая попытка.

— Если это по рецепту мамы Хироко, то оно будет отличным, — Виктор не чувствовал голода и горло саднило, но он не хотел отказываться от еды, приготовленной Юри специально для него. Так что он взял ложку и, зачерпнув каши, отправил ее в рот.

— Ну как?

Виктор жевал медленно и с трудом проглотил.

— Это здорово! — честно сказал Никифоров. На этот раз маска не скрыла улыбки Юри.

— Не заставляй себя доедать, если не хочешь.

У Виктора совершенно не было аппетита, но он старался съесть как можно больше. Ему страшно не хотелось обидеть Юри, но пришлось сдаться на половине миски.

— Юри, ты сегодня ходил на каток? — спросил Никифоров, проглотив антибиотики и снова растянувшись на постели. От горячего ояку внутри разлилось тепло и он снова ощущал себя сонным.

— Нет, мой тренер заболел, поэтому у меня выходной.

Ты мог бы практиковаться с Яковом или в одиночку. Виктор улыбнулся.

— Мне пришлось за шкирку тащить тебя с катка, когда ты повредил лодыжку на тренировке, но ты готов остаться дома на весь день, чтобы сидеть со мной из-за какой-то температуры.

— Хм, ты бы предпочел, чтобы я оставил тебя одного на весь день?

— Нет.

— Я так и думал.

Он сел на край кровати рядом с Виктором.

— Юри?

— Да?

— Посидишь со мной, пока я не усну?

Чужие пальцы нежно убрали челку со лба.

— Конечно, Витя. Я никуда не уйду.

@темы: переводы, фанфик, Виктор/Юри, пидоры на льду/yuri on ice, Яой (слеш)

---

#кфпх_челлендж|День первый: "запах хвои"

Традиция
Автор: Seraphim Braginsky
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Пэйринг или персонажи: Гилберт/Иван(Пруссия/Россия)
Рейтинг: PG-13
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Hurt/comfort, AU, ER (Established Relationship)
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: Гилберт покупает искусственную елку. Иван не в восторге. [Новогодний челлендж!]
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6322571

Это недоразумение стояло в центре гостиной.

Иван пожевал губу, вздохнул, обошел ее по кругу и вздохнул еще раз. С более трагичной тональностью. Гилберт раздраженно нахмурился.

— Ну что опять не так?

Иван сердито фыркнул, а потом весь как-то сдулся и враз стал похож на большого обманутого ребенка, которому показали кулек конфет, после чего убрали его на антресоль. Сладкое после борща, ага.

— Гил, ну она же… — Иван беспомощно махнул рукой в сторону «яблока раздора». — Пластиковая.

— Я вижу, — буркнул Байлшмидт под нос. — В этом и смысл.

— Какой еще, блин, смысл? Гилберт, елка — это часть праздника. Настоящая елка. Которую можно украсить вдвоем, положить под нее подарки. Которая пахнет лесом.

— Мы и эту можем украсить, — уперся Гилберт, зло пнув ногой коробку с выглядывающим из нее серпантином. — Я не понимаю, чего ты уперся как баран. Это тоже елка. Можешь побрызгать на нее освежителем воздуха и будет тебе запах леса.

Иван злобно зыркнул на него, враз став очень похож на своего отца, Александра Константиновича, которого Гилберт, честно сказать, все еще немного побаивался. Гилберт обычно уступал Ивану во многих вещах, но в этот раз он был намерен отстоять свое с боем, даже если они будут праздновать Новый Год каждый в своем углу. Брагинский дулся с шиком, хлопаньем дверей и «я уезжаю к папе на выходные», так что немец заранее приготовился к скандалу. Но Иван опустил голову и бросив тихое «пойду проверю курицу в духовке», выскользнул за дверь.

Гилберт взъерошил коротко остриженные белые волосы и цветасто выругался.

Вечер обещал быть трудным.


*****


Иван так остервенело крошил вареную картошку на салат, что чуть не оттяпал себе палец. Спасло его то, что домохозяйка из него была так себе, а потому ножи оказались давно не точены и он отделался тонкой длинной царапиной, которую наспех залепил пластырем.

Он чувствовал детскую, а оттого еще более упрямую обиду. Он не знал, как объяснить Гилберту, что для него новый год всегда был очень важным праздником, символом счастливого детства и семейного тепла, когда даже вечно занятой отец снимал свои генеральские погоны, а красавица Яна Брагинская, заходившая на кухню в лучшем случае раз в пол года, шла к плите чтобы «побаловать своих мальчиков». И елка была неотъемлемым атрибутом этого действа. Пожалуй, именно она, с острыми зелеными колючками, которые потом с таким трудом выбивались из ковра, с терпким смолистым запахом свежей хвои и позвякиванием старинных стеклянных игрушек — именно она была центром и квинтэссенцией новогоднего волшебства.

Заменить ее на пластиковую подделку казалось кощунством.

Но Гилберт был студентом-экологом, ел тофу вместо сыра, таскал продукты в авоське, запрещая Ивану покупать пластиковые пакеты («Они будут разлагаться несколько сотен лет! Это непоправимый вред природе!») и всячески отстаивал права амурских тигров на спокойное житье без риска быть убитыми браконьерами. Иван его очень любил и, конечно, уважал его стремление сделать этот мир лучше, но…

Но ведь разочек можно? Это же праздник в конце концов. Раз в году!

Чужие теплые руки сомкнулись на поясе и Брагинский снова чуть не попал ножом по пальцу и отложил холодное недооружие от греха подальше. В глазах щипало. От лука или от обиды он и сам не был уверен. Поворачиваться и показывать свои красные глаза хотелось в последнюю очередь, так что Иван, ловко выскользнув из чужие рук, сбежал к почти готовой румяной курочке (есть которую он будет один, конечно. У Гилберта была своя еда, которая до этого не кукарекала).

— Вань…

— Прости, я был неправ. Это не важно. В конце концов елка это просто дерево. Давай забудем об этом, ладно? — быстро сказал Иван, надеясь, что голос звучит достаточно твердо. Ругаться в преддверии праздника… Даже его капризная le maman себе такого не позволяла.

Гилберт мягко развернул его к себе лицом и подцепил пальцами подбородок, заставляя поднять глаза.

— Я просто хочу, чтобы ты меня понял. Вань, я знаю как это важно для тебя. Правда знаю. Но это… неправильно, понимаешь? Сотни, тысячи деревьев уничтожаются ради старого обычая. Они могли бы расти и делать нашу планету зеленее, чище, прекрасней. А вместо этого они мертвым грузом простоят пару недель в чьих-то домах и сгниют в земле. Разве это справедливо? Что такая красота гибнет из-за людской прихоти? Мы можем спасти хотя бы одну. Ведь не обязательно же для праздника губить чью-то жизнь?

— Да, не обязательно, — прошелестел в ответ Брагинский. Он все еще был расстроен, но Гилберт умел убеждать. Когда он говорил с таким светом в глазах, с такой всепоглощающей уверенностью в своих словах… Ивану становилось мучительно стыдно за свою резкость и такую, сейчас кажущуюся мелочной, обиду.

— Так все в порядке? — осторожно, будто ступая по минному полю, спросил Гилберт.

— Да, — уже куда увереннее сказал Иван. Подумаешь елка. Традиции. Пф. У них с Гилом могут быть свои традиции. В конце концов он больше не живет с родителями, у него своя семья.

Гилберт просиял. А потом вдруг заговорщицки подмигнул и потянул русского за рукав свитера.

— Пошли-ка. У меня есть для тебя сюрприз. Только одевайся теплее.


****


Сюрприз был полтора метра в высоту. С еще мягкими нежно-зелеными иголочками и тем самым запахом волшебства из детства.

— Это Юленька, — нежно оглаживая изумрудную «лапу» сказал Гилберт. — Я ее посадил как раз когда мы начали встречаться. Считай это символом нашей любви.

Иван прихлебнул ароматный глинтвейн из термостакана и прислонился к чужой теплой спине. Небо расчерчивали долетающие издалека искры салютов. Они сидели вчетвером: он, Гилберт, Юленька и глинтвейн.

Хорошее начало новой традиции.

@темы: фанфик, Моя писанина, Пруссия/Россия, Яой (слеш), Hetalia Axis Powers

---

Однажды в Америке (мы с тобой встретимся совершенно случайно)
Автор: Seraphim Braginsky
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Пэйринг или персонажи: Гилберт/Иван(Пруссия/Россия)
Рейтинг: PG-13
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, AU, Соулмейты
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: В американских фильмах русский блондин непременно будет каким-нибудь мафиози в роскошном пальто. Вот только мафиози здесь Гилберт, а парень просто мимо проходил. [или как написать фик про мафиози без убийств, и романтики без соплей х) С Новым Годом!]
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6321382

Зима в Нью-Йорке отвратительна.

Гилберт за десять лет, проведенных в Штатах, так и не привык к тому, что здесь больше празднуют Рождество, чем Новый Год.

Все вокруг такое раздражающе яркое, конфетное, сияющее дешевыми блестками. Люди, все как один, с пачки хлопьев для завтрака, — счастливые гетеросексуальные семьи с двумя разнополыми детьми и собакой. С ослепительно-белыми улыбками, хором протягивающие «чиииииз», когда кто-то из друзей или случайных прохожих щелкает их на дорогую камеру. Чтобы потом эти сладкие парочки засрали все ленты соцсетей своими отфотошоплеными картинками идеальной жизни. Ебаная американская мечта.

От неестественной пластиковой красоты рябит в глазах. У Байлшмидта под полами пальто тяжелая кобура оттягивает бок, и на секунду он испытывает почти мучительное желание расстрелять кривую рожу Санта-Клауса, прикрепленную к ближайшему к нему фонарному столбу. Рядом начинает визжать какая-то девица, а компания молодых парней в красных колпаках затягивает в печенках сидящую «Auld Lang Syne»[1].

Немец назло начинает напевать под нос «мой адрес не дом и не улица…».

Он ощущает странную, ностальгическую тоску по своему не очень-то счастливому детству в ГДР, где еще почти физически ощутимо витало что-то советское. Может, потому, что его отец был на половину русским, а мать, пухловатая симпатичная немка из Лейпцига, стараясь угодить мужу, накрывала стол так, чтобы селедка под шубой соседствовала с запеченым гусем и Quarkstollen[2]. Селедку Байлшмидт ненавидел, но сейчас, в этом дурацком городе из стеклянного шара и туристических буклетов, и селедки и грубой русской водки хотелось до ужаса. Пунш, купленный в каком-то лотке у площади, сладко щипал язык слабым алкоголем и привкусом малины в сиропе.

Есть поверие, что встретить свою родственную душу в преддверии Нового года куда проще. Якобы, сама судьба подталкивает людей друг к другу. «Хрень», — думает Гилберт, отпивая горячий пунш из картонного стаканчика. Там на боку нацарапано его имя криворуким баристой. Или бариста только кофе продают? А, плевать. Гилберт выдыхает облачко пара и ставит полупустой стаканчик на землю. В кожаных перчатках пальцы плохо гнутся, так что он без сожалений садится на уличную лавочку, наплевав на роскошное пальто, и стягивает их с мозолистых рук.

На левой ладони очень лаконично смотрятся две буквы. «И. Б.»

Мать когда-то была счастлива, увидев их. Ах, Russische Liebe!

Она обожала все русское.

Гилберт криво усмехнулся, потерев знакомые до дрожи буквы. С чего его мать вообще решила, что это русский? Кириллица еще не показатель. Может, это какой-то болгарин или серб? У Байлшмидта был знакомый серб, похожий на него, как кармический близнец, — тоже любил выпить, отпустить по-солдатски грубоватый анекдот и люто ненавидел «страну возможностей и демократии». Обаятельный черт. Слава богу у него буквы были совсем другими.

Новый Год надо праздновать либо с семьей, либо с бутылкой, третьего не дано, так что Байлшмидт тащится в ближайший бар, думая, не отправить ли его jüngerer Bruder открытку с роскошными видами какой-нибудь Лапландии. С Людвигом они не общались уже лет шесть, с тех пор как он женился на маленькой итальянке и завел трех собак и одного орущего младенца. «У тебя грязный бизнес, брат. Я не могу так рисковать. Аличе…»

Ну да. Аличе. Все вечно сводится к проклятым бабам.

Это американский бар, поэтому на хорошее пиво Гилберт даже не рассчитывает. Заказав у обалдевшей официантки половину барной карты, мужчина наконец решает осмотреть, куда его занесла нелегкая. По еще одной, совершенно на взгляд Гилберта тупой, традиции[3], сборище янки радостно пытаются решить, чей свитер самый идиотский. Гилберт делает ставку на лысеющего мужика в бордовом свитере крупной вязки с украшениями в виде странных существ, в которых с трудом угадывались олени.

Через минуту он меняет свое решение. Из подсобки выходит высокий парень в сиреневом свитере (и господи, какой же он отвратительный! — свитер, не парень), и, с удивительной для его роста ловкостью варьируя между столиками, он постепенно продвигается к Гилберту, удерживая в руках заставленный бутылками поднос.

«Милашка», — решат Гилберт, когда их с парнем разделяет метра два душного барного пространства.

У парня светло-русые волосы, почти белые в электрическом свете, и такие же ресницы. На мягких округлых щеках разлился нежный румянец. Гилберт облизывает враз пересохшие губы.

— Spasibo, Snegurochka.

Парень вздергивает бровь, и Гилберт нагло ухмыляется в ответ.

— Я сказал, пиво у вас тут отличное, — наконец прерывает затянувшееся молчание немец. В глазах парня зажигается какой-то озорной огонек, и он, сгрузив звякнувшие бутылки с подноса, наклоняется к нему так, что Гилберт ощущает, как мягкие пряди щекочут кожу.

— Ne za chto, dedulya.

Голос у парня мягкий и сладкий, как выпитый до этого Гилбертом пунш, и в голову дает так же. А еще он пахнет чем-то щемяще знакомым, отчего в груди разливает тепло. Наваждение спадает, только когда милашка отодвигается и, подхватив поднос, направляется восвояси. Уже на полпути к подсобке он замирает, оборачивается и снова на чистейшем русском говорит:

— А пиво здесь просто отврат. Лучше еще водки закажи.

Гилберт тупо пялится ему вслед.

Даже ледяная бутылка в руке не может охладить пылающую жаром ладонь.



Примечания:
[1]«Auld Lang Syne» - старинная шотландская песенка, популярная в Америке, которую принято петь в компании ближайших друзей и семьи.
[2]Quarkstollen - творожный штоллен. Штоллен (stollen) – традиционная рождественская выпечка в Германии. Штоллены бывают из дрожжевого или из творожного теста (quarkstollen), с большим количеством сухофруктов и орехов, с начинкой из мака (mohnstollen) или марципана (marzipanstollen). У штолленов характерная форма в виде вытянутого овального «полешка», символизирующая младенца, завернутого в одеяльце.
Russische Liebe (нем.) - русская любовь
jüngerer Bruder (нем.) - младший брат
[3] - Один из самых популярных атрибутов новогодних праздников в Америке — это вязаный свитер. С конца ноября в магазинах даже появляются специальные наборы, позволяющие почувствовать себя дизайнером, в них входит сам свитер, клей и украшения. Однако над этим традиционным символом начали посмеиваться даже сами американцы: например, во многих барах проходят конкурсы на самый безвкусный свитер.

@темы: фанфик, Моя писанина, Пруссия/Россия, Яой (слеш), Hetalia Axis Powers

---

Сборник драбблов 30 Days of Shuuneki (2/30)

30 Days of Shuuneki
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: ThatDarnOtaku
Оригинал: archiveofourown.org/works/7541983/chapters/1714...
Фэндом: Tokyo Ghoul
Пэйринг или персонажи: Цукияма Шу/Канеки Кен
Рейтинг: NC-17 (сборный)
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Драма, Психология, Даркфик, PWP, AU, Первый раз, Пропущенная сцена
Предупреждения: BDSM, Насилие, Кинк, UST
Размер: сборник драбблов
Статус: в процессе (оригинал завершен)
Саммари: 30 дней - 30 кинковых драбблов по шунеки [кинк к каждой части указывается отдельно!]
Читать на фикбуке: ficbook.net/readfic/6018330

Chapter 2: Naked Kisses

Канеки подскочил на рассвете. В последнее время он привык просыпаться рано. Как только солнце вставало, он тут же открывал глаза, повинуясь предупреждению внутреннего звоночка, который помогал ему хранить свои секреты. Цукияма все еще крепко спал рядом с ним. Судя по всему, его ничуть не беспокоила возможность раскрыть их тайные отношения.

Кен повернулся, чтобы посмотреть на своего любовника. Черт, он такой красивый. Фиолетовая прядь упала на нос, щекоча кожу, и Шу почесал лицо. Этот жест необъяснимо заставил Канеки ощутить прилив тепла. В идеальном мире не было бы ничего прекраснее, чем провести день в постели с этим мужчиной. Кен вспомнил, как Цукияма умело ублажал его языком прошлой ночью, и его член заинтересовано дернулся.

Нет. Ему нужно разбудить мужчину и отправить домой. Это было их правилом.

— Ш-у-у, проснись. Пора идти, — прошептал Канеки, убирая волосы с лица любовника.

— Non, — проворчал Цукияма, сильнее утыкаясь носом в подушку.

— Просыпайся! — уже жестче потребовал Канеки и потряс его за плечи, чтобы разбудить.

Цукияма поднял на него сонный взгляд.

— Почему мы должны подниматься так рано? — зевнул он.

— Потому что мы об этом договаривались.

— Но есть еще много забавных вещей, которые мы могли бы сделать в постели, не так ли? Вместо того, чтобы выгонять меня из нее, — спросил Шу, поднявшись с подушки. Он лениво придвинулся к Канеки и оседлал его. Кен согласно промычал что-то. Определенно были занятия гораздо приятней, которыми они могли заняться в постели. Цукияма наклонился вперед, захватив губы Канеки своими.

Несмотря на опасение быть пойманными, Кен не мог не поддаться на провокацию и потянулся вверх, чтобы сжать в руках лицо Шу. Он почувствовал, как Цукияма улыбнулся в поцелуй, прежде чем отстраниться. Канеки подался вперед, не желая прерывать поцелуй до конца, и был вознагражден тем, что Шу нежно пососал его нижнюю губу.

Цукияма переключил внимание на шею Канеки, покусывая ее, пока не нашел особенно чувствительное местечко.

— Шу-у, — удовлетворенно выдохнул Кен, вцепившись пальцами в волосы любовника, пока тот продолжал терзать его шею. Быть наедине в своей комнате с Цукиямой было чем-то запредельным.

Довольный тем, что Канеки отвлекся, Шу прижал его к постели сильнее и, оставив последний поцелуй на шее, двинулся ниже по телу Кена. Он оставлял влажные поцелуи на пути от груди до пупка, погрузил язык в мягкую впадинку, крепко сжимая его бедра, и все это заставляло дыхание Канеки сбиваться. Все его тело молило, чтобы Цукияма спустился ниже. Но тот вдруг остановился, за что Канеки был почти благодарен. До тех пор, пока мужчина не опустил голову на уровень груди Кена. Он щелкнул языком по соску, после чего сжал его пальцами, заставив тело Канеки выгнуться дугой с тихим вскриком. Шу явно не торопился уходить, а Кен ненавидел себя за такую чувствительность.

Раздосадованный, Канеки сжал плечо Шу.

— Иди домой, Цукияма, — твердо сказал он, стараясь не отвлекаться на рот любовника. Он ощущал тревогу, зная, что скоро его сожители начнут просыпаться, а потому Цукияме следовало убраться восвояси побыстрее. И неважно, что никто из них двоих этого не хотел.

Думать, что Хинами проснется из-за того, что он будет выкрикивать имя Шу, было удручающе. Но еще хуже была возможность получить лекцию от Банджо.

«Держать врагов близко не значит держать их в своей постели!»

И еще он наверняка начнет напоминать, что Цукияма хотел его съесть.

Нет, они не могут продолжать.

— М-м, ты так говоришь, но… — Цукияма буквально урчал, сжимая эрекцию парня, заставляя того стонать и двигать бедрами против своего желания, — …твое тело говорит мне кое-что другое.

— Пожалуйста… — простонал Канеки, отбрасывая всякую осторожность и потянувшись к Шу. И тот охотно придвинулся к нему, сжав член Кена в руке. Канеки ахнул и позволил мужчине углубить поцелуй. Цукияма медленно гладил его, продолжая до тех пор, пока Кен не сломался и не начал умолять его двигаться быстрее. Он просто сдался. Канеки больше не просил Цукияму уйти, сосредоточившись на том, чтобы любовник перестал мучить его. Шу очертил пальцем головку члена, заставив парня буквально заскулить. Побуждаемый отзывчивой реакцией, Цукияма начал дрочить еще сильнее, пока Кен практически трахал его руку.

— А-ах! — закричал парень, вцепившись зубами в плечо Шу в попытке заглушить стон, прежде чем нарастающее удовольствие оглушит его. Ему нужно больше… еще чуть-чуть…

Цукияма вдруг отстранился и свесил ноги с постели так, что Канеки видел лишь его спину.

— Увы, я должен уйти, mon amour. Мы же не хотим, чтобы Банджо обнаружил нас, — посетовал Шу, стоя надевая брюки.

— Что? — растеряно спросил Канеки.

— Ты, кажется, совсем запутался, amour. Разве не ты сказал мне уйти, прежде чем кто-либо проснется?

— Да, но ты не можешь уйти сейчас. Не после того как… — Канеки покраснел, посмотрев на свой возбужденный член. Шу не мог уйти, не тогда, когда ему нужно кончить. Это несправедливо.

— Это довольно сложная ситуация, — согласился Цукияма, когда закончил застегивать рубашку. — Как же ты справишься без меня?

Он вздохнул, перед тем как открыть дверь в спальню Канеки и затворить ее за собой.

Канеки уставился на дверь, переваривая произошедшее. Он снова попался. Каждое утро Цукияма играл с ним, вместо того, чтобы уйти. Шу каждый раз ласкал его, доводил до исступления, а потом сваливал, оставляя его в затруднительном положении.

Кен посмотрел на часы. Было всего 6.30 утра. У него есть еще по крайней мере полчаса, прежде чем Хинами проснется и пойдет искать его, чтобы рассказать о последней прочитанной книге. У него достаточно времени, чтобы закончить… Но после Шу своя рука ощущалась совершенно не так. Выбора не было. Не спеша поднявшись с кровати, он набросил халат и поплелся в ванную, принимать пятый за неделю холодный душ.



Примечания автора: Банджо и Хинами уже все знают. Не будь таким наивным, Канеки! Цукияме просто хочется остаться в доме с остальными (бедный малыш)

@темы: переводы, фанфик, Яой (слеш), Tokyo Ghoul/Токийский Гуль, Цукияма/Канеки, 30 Days of Shuuneki

---

услыште мой ор

Фима кричит на ультразвуке. Мне тут один пиздатый чел нарисовал восхитительные иллюстрации к моей последней писанине. Итак, иллюстрации к фику "absorption" ficbook.net/readfic/6229045
Художник: Syrnikus

@темы: фанфик, Моя писанина, Пруссия/Россия, Радость шиппера, Яой (слеш), Hetalia Axis Powers

---

куртбастиан-перевод, часть 1

Весна в воздухе и рай в твоих глазах, детка
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: choicescarfsylveon
Оригинал: archiveofourown.org/works/11910501/chapters/269...
Фэндом: Хор (Лузеры)
Пэйринг или персонажи: Себастьян/Курт, упоминание Блейн/Курт
Рейтинг: NC-17 (для второй части)
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Повседневность, Hurt/comfort, Любовь/Ненависть
Размер: Мини
Статус: в процессе (оригинал завершен)
Саммари: Курт возвращается на каникулы после своего первого года учебы в НЙАДИ и расставания с Блейном и, конечно же, встречает Себастьяна. Ему кажется, что их отношения взаимной ненависти не изменились, но Смайт с этим не согласен.
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/5942552

часть первая

Курт не знал, зачем он приехал в Лайма Бин в одиночестве. Это был прекрасный день, полный голубого неба и теплого ветерка, а он уже два дня своих весенних каникул торчал дома.

Возможно, его вел инстинкт или автопилот, когда он пришел к своему старому любимому убежищу: месту, где он влюбился в старшей школе, пусть в этот раз с ним не было Блейна. Не было любимого, который мог утешить его.

Курт припарковался на стоянке и посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида. Он поправил пальцами прическу, приглаживая выбивающиеся пряди, после чего окинул взглядом свое бледное лицо и шею, и расстегнул белую пуговичку на рубашке, попутно ослабив черный галстук. Ну, он был хорош как всегда, но, если забить на это, он выглядел действительно уставшим. Они с Блейном расстались две недели назад.

Это случилось по телефону: Блейн признался в измене, Курт был разбит, плакал и говорил, что все уже никогда не будет прежним. Сейчас Курт держался куда спокойнее, но все же он не мог нормально спать. Правильнее было бы сказать, что окружающая реальность стала походить на дурной сон. Он все ждал, что вселенная перестанет жестоко шутить, и он проснется от смски «С добрым утром, прекрасный мой» и все будет правильно.

Это было действительно ужасно, думать о том, что в мире не все получается так просто. Курт знал, что он сможет оправиться. Должен. Он этого хотел. Он все еще только открывал для себя прелести Нью-Йорка будучи свободным парнем, а потому большую часть времени проводил в универе, после чего, как порядочный мальчик, возвращался домой в постель. Но «Яблоко» было большим городом с большими возможностями, и не стоило забывать об этом.

Может быть даже в Лайме были возможности, если бы он пожелал заметить их.

Так как в его кожаной сумке от Dooney & Bourke лежал ноутбук, Курт решил, что он использует сегодня Лайма Бин, чтобы осмотреться и закончить пару курсовых. Он зашел в уютное кафе, сделал свой обычный заказ и был благодарен мирозданию, что поблизости не болталось никого из знакомых лиц. Рядом ошивалось несколько мальчишек в форме Далтона, но он был не той возрастной категории, чтобы узнать кого-то из них. Он бросил короткий взгляд на двоих, что выглядели как юная парочка, и сидели, переплетя ноги под столом. В груди неприятно заныло.

Курт вздохнул и решил сесть на террасе. Придерживая дизайнерские солнцезащитные очки, он устроил на столе кофе и ноутбук. Подключившись к вай-фаю, он в задумчивости уставился на зеленеющий за газончиком забор, пылающие пурпуром глицинии и стоянку, заполненную блестящими авто.

И в этот самый момент сидящий в углу террасы Себастьян заметил парня в белой рубашке.

Себастьян, который частенько проводил время в Лайма Бин когда бывал в городе, отдыхал, приехав на весенние каникулы из Колумбии. Его первый учебный семестр оказался удачным ровно на сколько он планировал. Он спал с таким количеством горячих студентов, что сам был удивлен, как это вообще возможно.

Поначалу он наслаждался легкодоступными классными задницами, но месяцы летели и этот вертеп постепенно потерял привлекательность, притупляя острые ощущения. Теперь, когда на смену зиме пришла весна, а он все еще не мог вернуться к своей обычной кобелиной натуре, это, надо признать, его немного пугало. Ладно, возможно ему просто нужен был кто-то более неприступный.

Увидев Курта на террасе, он сразу же направился к нему. Смайт не видел его не-такого-уж-горячего-и-технически-уже-бывшего-парня аж с зимних каникул. Он точно никогда не видел Курта здесь, ну, в полном одиночестве. Обычно маленькая фурия метала в него злобные взгляды, охраняя Блейна, или же эта сладкая парочка устраивалась где-то, глядя друг на друга с мультяшными сердечками в глазах, и все такое.

Увидев Курта, сидящего в одиночестве в глубокой задумчивости, Себастьян тут же захотел уколоть его на тему развалившихся отношений с Блейном. Но что-то остановило его. Возможно, свежий весенний воздух, а может тот факт, что рубашка открывала взгляду Себастьяна слишком много чужой шеи, чтобы он нашел ее действительно отвратительной.

Он с минуту незаметно наблюдал за ним: как его грудь мягко поднимается и опадает, как трепещут ресницы и поджимаются губы.

Себастьян вспомнил тот день, когда узнал об их разрыве. Фейсбук не оставлял сомнений в произошедшем, но Смайт хотел деталей из первых рук, а потому не поленился позвонить Андерсону, чтобы узнать, каким образом распалась пара тысячелетия. Блейн был не очень щедр на подробности, но Себастьян догадался, что это случилось по его вине. Смайт не был слишком удивлен, он знал, что Андерсону нравилось его внимание, а значит нашелся бы кто-то еще. Иногда Блейн был слишком наивен ради своего же собственного блага.

Прошло достаточно времени, чтобы сладкая задница Блейна перестала интересовать Себастьяна, так что ему было все равно на отсутствие Курта рядом с парнем. Когда он спрашивал об их разрыве, его вело лишь любопытство. Оно же толкало его сейчас к Хаммелу.

Себастьян не знал, как Курт отреагирует на встречу с ним. Во время зимних каникул, когда они встретились здесь, Курт не позволил Блейну подойти к нему и поздороваться. Сейчас, без Блейна, Курт все еще ненавидел его? Впрочем, Курт всегда был стервой, и мысль, что он может подразнить его, была возбуждающей.

— Хэй, Курт. А я-то думал, откуда тут повсюду запах лака для волос и духов старой девы.

Курт дернулся, почувствовав как мурашки ползут по спине от звука этого голоса. Хаммел поднял очки, убрав их на голову, и сверкнул глазами. Он знал, что выглядит элегантно несмотря на все выбивающие из седла чувства, что вызывал в нем этот мудак.

— Себастьян.

Богатый засранец не сильно изменился физически: все еще загорелый и высокий, с отвратительно привлекательной ухмылкой. Казалось, теплая волна прошла между ними.

— Приятно видеть, что ничего не изменилось, — сказал ему Курт. — Ты отсюда вообще когда-нибудь уходишь? Или дрыхнешь в спальном мешке среди старых запасов чая и мышеловок? Стал бездомным? Вместо того чтобы учиться или делать еще что-нибудь стоящее со своей жизнью, ты тут ночуешь в поиске новой жертвы?

Себастьян рассмеялся.

— Точно не бездомный, нет, — ответил он. — А вот на счет жертвы ты близок к истине.

Курт закатил глаза.

— Я всегда находил забавным, что ты считаешь, будто я живу в этом месте, — продолжил Смайт. Он позволил взгляду пройтись по глубокому вырезу рубашки Курта, открывающему соблазнительные бледные ключицы, — Если бы ты со своим загеленым хоббитом не сидел тут безвылазно, то даже не знал бы, как часто я сюда прихожу.

Улыбка Курта исчезла после упоминания «хоббита» и он, казалось, ощетинился еще сильнее.

— Слышал, вы расстались, — меж тем сказал Себастьян, — Какой позор. После того как он предпочел мне тебя, я думал, что вы навсегда застряли в своей скучной и слащавой супружеской жизни двух маленьких геев.

Курт усмехнулся, потягивая свой ледяной кофе.

— Ты так говоришь, потому что всегда был козлом, — отозвался он, — И потому что ты так и не получил его.

— Может быть.

Себастьян смотрел, как Курт разворачивается к своему ноутбуку, и заметил, что его высокие скулы раскраснелись.

Смайт мгновение раздумывал о своем следующим шаге. Вот он вовлекает Курта в разговор, который, очевидно, заставляет того напрячься, и вот парень снова делает вид, что Себастьян вызывает у него отвращение. У Смайта был выбор, и он задумался, что будет лучшим показателем его зрелости — проявить немного уважения, оставив Курта в покое, или продолжать тыкать иголкой в их взаимное напряжение. А, может, наконец докопаться до причины их неприязни. Настоящей причины.

Себастьян, поколебавшись, выбрал последнее. Он не собирался вести себя так, будто не находил Курта привлекательным. Он находил вообще-то, но так уж повелось, что они плевались ядом при каждой встрече. Это была их маленькая игра. Курт был из тех, кто заставлял людей останавливаться и пялиться на него: то ли от того, что они, казалось, были смущены, что мальчик может быть настолько красивым, то ли потому, что были сражены тем, как в нем сочетались изящество, ум и уравновешенность.

Кроме того, он был одинок этим чудным апрельским деньком, и это было прекрасно. Потому что Себастьяну было нечего делать, и Хаммелу, очевидно, тоже.

И Курт действительно был одинок, не важно признался он в этом Смайту или нет.

Себастьяну не нужно было слышать это из уст Курта, все, даже воздух вокруг него, буквально кричало об этом. Смайт мог с уверенностью сказать, что когда Курт начинал непроизвольно оглядываться вокруг, он ждал, что сейчас из-за угла появится Блейн, и все вернется на круги своя.

И, не то чтобы он когда-нибудь признался бы в этом Курту, Себастьян тоже чувствовал себя одиноко последнее время. А он был, на минуточку, специалистом в «утешь себя горячим сексом без обязательств».

Между ними постоянно было напряжение, которое никак не удавалось разрушить. И до этого момента Себастьян не был уверен, что он вообще когда-нибудь решиться это сделать. Да, ему хотелось грубо поцеловать Курта, чтобы отомстить за те оскорбления, что он швырял ему в лицо, но все это было чисто гипотетическим, невыполнимым: Курт не только свалил в закат, после окончания школы, им всегда мешал Блейн.

Но теперь им было по девятнадцать, они свободны и больше не играют в ту бессмысленную игру. И, чем больше Себастьян оглаживал фигуру Курта взглядом, тем больше понимал, что тот был для него отличной парой: упрямый, огненный мальчик, которого он мог терзать и обгладывать до костей, снова и снова. И Курт, в свою очередь, был весьма устойчив к его чарам.

Мыль о том, как трудно будет приручить его, заставила Себастьяна хищно улыбнуться.

Курт заметил изменения в выражении лица другого парня, и задался вопросом, что творилось в его голове. Возможно, ему и не нравился Себастьян, или он хотел так думать, но все же было бы глупо отрицать наличие у него острого ума. Не каждый мог попасть в Колумбийский, а до этого закончить школу с отличием и стажироваться с лучшими из лучших в отцовской фирме. И это все успевая шататься из бара в бар.

Ну да, а что такого? Курт знал о нем кое-что. Это не настоящая вражда, если ты не сталкеришь его на Фейсбуке, убеждаясь, что у тебя все еще есть причины ревностно ненавидеть его, ладно? Окей, это было на самом деле немного стремно.

Что Себастьян делал здесь, в маленькой уютной Лайме, едва окончив свои первые семь месяцев в качестве первокурсника как и Курт? Почему он один? Что искал?

— Ты уже достаточно побеспокоил меня на сегодня, Себастьян? — меж тем спросил Курт, думая о его статной фигуре и облегающей весенней одежде. — Или мне все еще нужно выслушать от тебя пару любезностей?

— Это звучит так, будто ты хочешь, чтоб я продолжал.

— Не-а.

Но Себастьян поймал тень ироничной улыбки на губах Курта, и даже сам Хаммел не мог отрицать ее наличие.

Курт мог ненавидеть то, кем Себастьян был в его жизни — воплощенной угрозой потерять Блейна, но это не значило, что он был равнодушен к его привлекательности. Это не значит, что его не влекло к нему сейчас: Себастьян сидел напротив него, скрестив сильные руки на груди и закинув ногу на ногу. И он был блядски хорош, посылая ему игривый и чуть отдающий похотью взгляд своими орехово-зелеными глазами.

Курт вдруг зацепился взглядом за футболку Себастьяна, обтягивающую грудь и крепкий пресс, и осознал, что не ощущал чужое мужское тело (и член) с января. В ретроспективе это было не так уж долго, но Хаммел с нетерпением ждал весенних каникул, чтобы приехать к Блейну и покончить с их затяжными ссорами на расстоянии.

Но Блейн, очевидно, не смог его дождаться. Почему тогда он должен себе в чем-то отказывать?

— Чего ты хочешь, Себастьян? — спросил Курт, решив наконец перейти к делу.

— Тебя, — просто ответил Смайт.

— Почему? — жар вспыхнул в груди Курта. — Ты никогда не хотел меня раньше.

— Кто сказал, что я не хотел?

— Ох, ну я не знаю, может я так думал потому, что ты полгода оскорблял меня при каждой встрече? Прямо перед тем как описать, что ты хочешь сделать с Блейном.

— Мы выросли, Курт. Давай не будем позволять моей прошлой незрелости и твоей неуверенности мешать тому, что мы можем сделать сейчас. И давай не будем говорить о Блейне. Мы оба знаем, что он не стоит нашего времени.

Курт был несколько обескуражен подобным поворотом.

— И что ты хочешь сделать сейчас? — прохладно спросил он.

— Увести тебя отсюда, для начала.

— А дальше?

Себастьян взял паузу.

— То есть, ты признаешь, что не против побыть со мной наедине?

Курт закусил губу, пытаясь сдержать ухмылку. Он немного покраснел и Себастьян решил, что это красиво смотрится на его коже.

— Я буду считать, что это значит «да», — заключил Смайт.

— Считай, что это значит «я слушаю» и не беги впереди паровоза.

Себастьян рассмеялся.

— Ладно, тогда слушай. Я задержусь в доме моих родителей на неделю, они на Кабо, хлещут «маргариту» и развлекаются в компании бисексуального эскорта средних лет. Их пустой дом полностью в моем распоряжении, и хозяйская спальня, моя спальня, имеет балкон с видом на двенадцать акров территории заднего двора, который, как мне говорили, захватывает дух. Особенно когда тебя трахают, прижав к мраморным перилам.

Курт был оскорблен этим предложением лишь наполовину, и, окинув взглядом кафе, он снова перевел свои мерцающие глаза на Себастьяна. Тот все так же смотрел на него в упор и его ухмылка не дрогнула, и у Курта в животе свернулся горячий узел. Он смущенно потер рукой плечо, понимая, что вовсе не презирает картину, стоящую перед глазами, после слов Смайта. На самом деле, ему даже слишком понравилась эта фантазия. Это была та самая возможность, которую он искал, пусть она и навалилась на него внезапно как лавина.

— Ну, или ты можешь отшлепать меня, — продолжил Себастьян. — Маленькая пташка однажды сказала мне, что ты весьма талантлив в этом.

Глаза Курта расширились.

— Что?

— Ничего, — ответил Смайт, на этот раз улыбаясь совсем уж нагло, и уставился куда-то в район выреза рубашки Курта. — Ну, готов?

Курт глубоко вдохнул и, блин, он реально делал это.

— Да.

@темы: переводы, фанфик, Glee/Хор, Блейн/Курт, Яой (слеш), Себастьян/Курт

---

10.01.2017 в 19:43

Пишет  Фобс2:

Прекрасному [J]Scrutinizer[/J] спасибо огромное за наводку

14.10.2016 в 15:39

Пишет  Пушистый_ёж:

Выставка "Mortal Beauty".
Фотографиям полтора года.
Выставка "Смертельная красота/Mortal Beauty" проходила в музее искусства народов Востока 8 апреля – 28 мая 2015.
Мы посетили выставку 9мая, в День победы, пришли к открытию и очень удачно - посетителей мало, к витринам можно подойти спокойно.
Фотографий больше двухсот - и это только часть отснятого, отсортированная и сгруппированная.



Описания витрин прячу под кат, кому интересно - открывайте и читайте
Если не очень видно текст или экспонат - по картинке можно перейти на яндексфото и открыть в большем разрешении
(вопреки привычке в этот раз залил чуть урезанные оригиналы, много интересных мелких деталей, на сжатых фото не рассмотреть.)

начнём просмотр?

Первый зал

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

Второй зал

описание витрины

описание витрины

описание витрины

ещё фотографии кинжалов, с других ракурсов

описание витрины

описание витрины

описание витрины

Третий зал

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

детально

описание витрины

описание витрины

описание витрины

Четвёртый зал

описание витрины

описание витрины

Пятый зал

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

+3 фото поближе

описание витрины

описание витрины

описание витрины

телесные наказания, фотография.

Шестой зал

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

описание витрины

обувь

Седьмой зал

описание витрины

рассмотреть подробнее

описание витрины

рассмотреть подробнее

описание витрины

рассмотреть подробнее

@темы: хуйня всякая, Учеба и саморазвитие

---

Перепись фандомов и отп имени меня прекрасного

Решил Фима привнести в логичный хаос своей жизни немножко стабильности и перебрать свое кощеевское злато, которое занимает большую часть его (то биш моей) жизни. Да, я уже давно взрослая тетка, а все еще в пидоров играю (и нет, я не перестану, смиритесь х)
Надо признать, в качестве читателя я настоящая фандомная шлюха, влюбчивая донельзя. Падаю в новый фандом аки яблочко с ветки, но обычно меня хватает на пару месяцев запойного чтения фиков, после чего случается откат и я иду-бреду куда-то еще.
В качестве писателя все с точностью наоборот. Моя авторская зона комфорта очень узкая и просочится туда сложно, поэтому если уж я начал писать и переводить фички по какому-то фандому так и знайте, это очень надолго. Очень.
Посему здесь я решил перечислить фандомы в которых активно участвую, те, в которых планирую, и те, к которым остыл с концами. Если вы на меня подписаны в связи с "выброшенными" фандомами, то лучше отпишитесь, я к ним не вернусь с вероятностью в 99%.

Активные

1. Хеталия.
Я там уже восьмой год, без шуток. Был, есть и буду. Тут можете даже не тревожиться, хеталия это пол моей жизни, и никуда не денется.
Главные отп: Пруссия/Россия, Франция/Англия, Венгрия/Румыния.
Симпатизирую: Всех не упомнишь.
Хейты: ПруКана, немцеста, пруавстра вы у меня не найдете. Как и франады.

2. Юри на льду.
Я буквально провалился в него еще с трейлера. Последний раз я так с хетки горел, так что это просто Очень Большая Любовь.
Главные отп: Виктор/Юри (кто еще это может быть?)
Симпатизирую: Юрий/Юри, Отабек/Юрий, ЖЖ/Юрий, ЖЖ/Отабек, Мила/Сара, Яков/Лилия, Яков/Челестино, Челестино/Минако, Минако/Мари, Крис/его загадочный мужик, Крис/Пхичит, Пхичит/Юри
Хейты: Виктор/Юрий потому что нет. Всякая упоротость типо Отабек\Виктор, потому что тоже нет.

3. Токийский Гуль.
Окей, в этот фандом я зашел раза эдак с третьего, но уж когда раскурил, понеслась душа в рай. Хотя, от того, что твориться на фикбуке, мне очень больно и страшно.
Главные отп: Цукияма/Канеки (кто еще это может быть?) [2]
Симпатизирую: Тоука/Йорико, Аято/Хинами, Аято/Канеки, Хиде/Канеки, Канеки/Ризе, Йома/Ута, немного по-извращенски симпатизирую Цукияма/Ризе.
Хейты: Цукияма/Хори (оно выглядит как ебаное педофильство ._.), Канеки/Тоука (не прям хейт просто считаю его в каноне сильно притянутым за уши, почти как Ичиго/Орихиме в Хлорке)

4. Хор/Glee.
Кто-то говорит, что фандом давно мертв, но я вижу вполне себе бодренькое шевеление х) Это тоже была любовь по всем фронтам, Курт мой единорог, Себастьян грешная булочка, гейство в каноне, все поют, жизненые траблы типо гомофобии и отношения отцов и детей. Прям знали, чем взять меня, чертяки.
Главные отп: Себастьян/Курт, (по старой памяти) Блейн/Курт
Симпатизирую: Хантер/Курт, Пак/Курт, Хантер/Себастьян, Эллиот/Курт, Сантана/Бриттани, Сэм/Мерседес, Ник/Джефф, Купер/Курт.
Хейты: Себастьян/Блейн, Карофски/Блейн (до сих пор блять не могу поверить, канон за что?), Карофски/Себастьян, Себастьян/Сантана (вообще любой гет с Бастианом вызывает у меня хохот)


Полу-активные (будущие)

1. Ганнибал.
Чо тут объяснять, ноу комментс. Мне кажется, из этого фандома уходят только вперед ногами
Скоро возьмусь за переводы, а там может и свое подтянется.
Главные отп: Ганнибал/Уилл
Симпатизирую: Мэтт/Уилл, Марго/Алана, Зеллер/Прайс х)
Хейты: особо ничего, но гет в этом фандоме для меня мимо кассы

2. Стар Трек (аоз и тос)
Это вечный фандом. ВЕЧНЫЙ! Но я очкую по ним писать, больно он богат на реально крутых авторов, переводчиков и артеров, чтобы туда соваться. Но я все равно хочу :с
Главное отп: Кто-то сомневается? Да-да, Кирк/Спок боже мой!
Симпатизирую: Маккой/Спок (как бро скорее), Ухура/Гейла, Маккой/Чехов
Хейты: МакКирк не особо люблю, честно сказать. Ухура/Спок просто нет. Вообще все, что мешает спирку должно сгореть в аду.

3. Люди Икс: Первый (и не только) класс
Покажите мне человека, который там был и не шипперил черик?
Главное отп: Эрик/Чарльз
Симпатизирую: без разницы
Хейты: аналогично

4. Начало/Inception
До сих пор не отпустил меня этот трип. Хотя, обычно фильмовые фандомы выгорают быстро, но, нет. Инсепшн держит тебя за яйца до конца :3 А еще персонажи прямо мои любимые типажи.
Главное отп: Имс/Артур
Симпатизирую: да почти всему
Хейты: хз особо ничего

5. Гравити Фоллз
Я даже не знаю, что тут сказать. Билл как Ленин, жил, жив и будет жить. Как и моя к нему любовь.
Главные отп: Билл/Диппер, Стен/Форд, Пасифика/Мейбл
Симпатизирую: Венди/Мейбл, Форд/Маггакет, Билл\Форд
Хейты: Билл/Мейбл

6. D.Gray-man
Это первый в моей жизни фандом вообще. Первый написаный фик. Первое отп и первый хейт, с которого у меня горела жопка. Столько воспоминаний. А главное горит еще!
Главные отп: Канда/Аллен, Тики/Аллен,
Симпатизирую: Адам/Неа, Кросс/Неа, Кросс/Аллен, Адам/Кросс, Линк/Аллен, Роад/Аллен, Роад/Неа, Шерил/Тики, Лави/Аллен.
Хейты: Канда/Лави (с которого у меня когда то полыхало будь здоров), Тики/Канда, Канда/Линали

7. Гарри Поттер. (и Твари, которые обитают)
Опять же, на дровишках ностальгии горит вот это вот все. Но раз за столько лет не потухло, значит есть чему гореть.
Главные отп: Драко/Гарри, Годрик/Салазар, Гриндевальд/Дамблдор, Грейвс/Ньют, Грейвс/Криденс, Ньют/Криденс
Симпатизирую: Полумна/Джинни, Тео Нотт/Гарри, Тео/Гермиона, Сириус/Джеймс, Том Реддл/Гарри
Хейты: Драко/Гермиона, Снейп/Гермиона (ну не могу я блин)

8. Баббловские комиксы.
Я настоящий задрот, все деньги на них просираю, ору-кричу-шипперю, но так сука и не сяду писать.
Главные отп: Гром/Разумовский, Волков/Разумовский, Волк/Инок, Мердок/Кирк
Симпатизирую: Черный Пес/Королева Гнили, Сатана/Ярх, Антихрист/Балор, Артур/Лиля, Метеора/Лиля, Саша/Лиля, Инга/Лиля, Джина/Ника, Юля/Саша, Кощей/Волк, Инок/Бесобой
Хейтов: нет

9. Черный дворецкий он же Kuroshitsuji
Это почти как Ганнибал по своей мрачной эстетике, и единственное педофильство, которое я выношу, потому что мне сложно воспринимать Сиэля как ребенка. Не помню, когда я в последний раз читал годноту в этом фандоме и читал ли вообще. В англофандоме твориться такой же пиздец (самые популярные фики это ау где Сиэль дико оосная шлюха, Алоис даже рядом не стоял)
Главное отп: Себастьян/Силь
Симпатизирую: Уилл/Грэлль, Гробовщик/Сиэль, Гробовщик/Винесент, Клод/Сиэль
Хейты: гет в этом фандоме почти весь (кроме Грэлль/Мадам Рэд), Клод/Алоис, Себастьян/Клод

10. Дозоры Лукьяненко
В фандоме меня упорно держат два автора - Хирасава и Аквамарин Эс. Я просто не могу уйти, когда там такие фики.
Главное отп: Завулон/Городецкий
Симпатизирую: Костя/Антон, Игнат/Антон, Гесер/Ольга
Хейты: Завулон/Надя, Завулон/Светлана, Антон/Светлана



Заброшенные

1. Реборн, который учитель-мафиози
Просто перегорел. Фандом моей йашной юности, до сих пор у одного автора читаю по Хибари/Тсуна, но все равно не вернусь. Мосты сожжены, писем не пишите.
Главные отп: 1827, 6927, R27

2. Принц тенниса.
Единственный спокон, что украл мое сердце. Столько лет обожания и все наконец затухло. Жаль, но увы. Хотя Рема до сих пор мой котичек.
Главные отп: Атобе/Рема

3. Тетрадь дружбы Нацуме
Я хз, это фандом в котором для меня еще тлеет что-то ностальгически-прекрасное. Может быть, чем черт не шутит, вернусь однажды. Но не сейчас. А может и никогда.
Главные отп: Мадара/Нацуме, Матоба/Нацуме
Симпатизирую: Натори/Нацуме, Танума/Нацуме
Хейты: Матоба/Натори, Мадара/Матоба

4. Сердца Пандоры
Просто очень болезненный фандом. Так и не дочитал мангу, боюсь открывать ._.
Главное отп: (угадай с одного раза я очень предсказуемый) Гилберт/Оз
Симпатизирую: да много чему мимокрокодильно
Хейты: Винсент/Гилберт

@темы: Star Trek, хуйня всякая, Дозоры, Glee/Хор, Pandora Hearts/Сердца Пандоры, Hannibal, Natsume Yuujinchou/Тетрадь дружбы Нацуме, Гравипадово, пидоры на льду/yuri on ice, Tokyo Ghoul/Токийский Гуль, Hetalia Axis Powers

---

absorption
Автор: Seraphim Braginsky
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Пэйринг или персонажи: Гилберт/Иван(Пруссия/Россия)
Рейтинг: NC-17
Направленность: слеш
Жанры: Даркфик, Исторические эпохи, Любовь/Ненависть
Предупреждения: Насилие, Каннибализм
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: - Я хочу твое сердце, Гилберт. Буквально. [Пост-ликвидация Пруссии]
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6229045

Начинается все безобидно — Гилберту выбивают ключицу. Та влажно хрустит, созвучно отзываясь в чужом мурлыкающем напеве. У Брагинского зрачки как два дула, черные, пустые, страшные. Сухие губы растянуты в улыбке чеширского кота — неестественно широкой. Кажется, в этот раз он перестарался, и Брагинский таки ебанулся с концами.

Гилберт не знает, где он. В какой-то заброшке, куда Иван притащил его, бросив кулем на пол и попутно вещая светским тоном о том, что кровь плохо отмывается, а крики и вопли не помогают доверительным отношениям с соседями. После войны полмира лежало в руинах, а люди все еще не отошли от присутствия захватчиков на своей земле. Не стоило их нервировать лишний раз, заботливо пояснил ему Брагинский, похлопав по щеке с пробивающейся сизой щетиной. Суд закончился быстро, его вычеркнули из круга избранных. Он стал никем. Не имел больше права ни на что: ни на сопротивление, ни на обжалование приговора. Ни даже на собственное имя. Он больше не страна, так, тень, жалкий отблеск былого величия, шмат грязи на чужом ботинке. Гилберт чувствует, что горит, разваливается, гниет. Его территории нихера больше не его. Кому он нужен-то такой?..

Брагинский падалью не брезгует.

Брагинский тащит его за собой, в колодец безумия, где он сам змеей свернулся в клубок и кусает собственный хвост, как проклятый уроборос. Пожирает сам себя, с наслаждением отхватывая куски плоти, а теперь Гилберт присоединится к его пиршеству. Станет главным застольным блюдом.

Поэтому бывший уже Пруссия здесь. В развалинах чьего-то дома. На развалинах чьего-то мира. С бывшим врагом и нынешним… тюремщиком? Сожителем? Сердечным другом, как сказал бы Франция. Он не знает, что с ним будет, и убеждает себя, что ему все равно. Смерть в полном смысле слова ему не грозит. Есть вещи пострашнее. Забвение. Бесплодное, пустое существование, которое ждет его до скончания времен. На фоне этого мысль о пытках кажется почти сладкой. Ощущать что-то — значит жить.

Гилберт хочет жить.

Брагинский смотрит на него с растерянной озадаченностью, как ребенок, который не может решить, какое крыло оторвать первым у пойманной мушки. А потому на пробу отвешивает ему удар ногой под дых. Гилберт охает. Его переворачивает пару раз, а потом он снова гулко мешком картошки падает на спину. Ребра наверняка смялись, как яичная скорлупа.

Иван все так же задумчиво садится на корточки рядом с ним, пока Гилберт давится черной от сгустков крови, пузырящейся слюной. Одна капля стекает по подбородку, падает на грязно-белую рубашку. Иван наклоняется к нему, и Гилберт вздрагивает, потому что движение настолько плавное и быстрое, как бросок кобры, что он успевает лишь осоловело моргнуть.

Иван, сжав пальцами его подбородок так, что кости затрещали, подтягивает его к себе и абсолютно слитным, естественным жестом слизывает кровь и слюну, очертив языком линию челюсти. Гилберт застывает. Все происходящее отдавало какой-то первобытной дикостью. Сюрреализмом. Дурным путанным сном. Эротическим кошмаром. Где пытки? Где подвалы НКВД? Раскаленное железо и гвозди под ногти? Что это блять еще такое?!

Брагинский вдруг разжимает пальцы (Гилберт снова шлепается на бетонный пол) и улыбается, обнажив испачканные кровью зубы. Острые и белые.

Пока Гилберт борется с приступом ужаса, придавившим его, словно гранитная плита, Иван, кажется, наконец опредедяется, какое крыло он будет отрывать ему в первую очередь, и говорит:

— Ты знаешь, что раньше люди пожирали части тела врагов, чтобы забрать их силу? Знаешь, конечно. Люди чего-то да понимают в этом мире, да, Гил? Они жрали печень, чтобы получить здоровье, легкие — чтобы стать сильнее. Сердце, чтобы забрать чужую храбрость. Тебе не кажется, что это очень символично? Столицу называют сердцем страны, и теперь Кёнигсберг мой. Я образно, можно сказать, съел твое сердце.

У Гилберта мурашки ползут по спине. Ему кажется, что понимание вот-вот настигнет его. Он не хочет понимать. Но Иван не оставляет ему выбора.

— Я хочу твое сердце, Гилберт. Буквально.

Вот и все. Предельно ясно. Блядски символично.

— Да ты романтик, Брагинский, — хрипит Байлшмидт, чувствуя, как не регенерирующие ребра крошатся вместе с маской его напускного спокойствия.

Иван, продолжая улыбаться, словно услышал невесть какую забавную шутку, медленно снимает перчатки и садится на него, придавливая весом к полу. Он сидит прямо на бедрах, и Гилберт сквозь боль ощущает, как его мимолетно простреливает удовольствие от чужого грубого движения. Улыбка Брагинского превращается в ухмылку.

— Ай да Гилберт, бравый молодчик. Даже на смертном одре, да?

Гилберт скалится.

Равно до тех пор пока чужая рука не пробивает ему грудину.

Байлшмидт хрипит, когда Иван вытаскивает из него руку, покрытую кровью, словно красной лайковой перчаткой. Он снова делает движения бедрами вперед, придвигаясь ближе, и оглаживает чужую обесцвеченную кожу, то и дело скользя пальцами по краям развороченной раны. В этом жесте есть что-то противоестественно-интимное, чувственное. Так ласкают женщину, погружаясь в ее нутро. С благоговением и неторопливостью. Так раскрывают пальцами нежный бутон, чтобы добраться до сердцевины.

Боль уже не оглушает, она омывает его, расходясь волнами, и смешивается с другой волной тягучего жара, которая идет снизу, от паха. Они встречаются и разбиваются друг о друга, рассыпаясь снопом искр, и Гилберт давится стоном, который все равно больше похож на приглушенный булькающий звук. Во рту слишком много крови, но Иван милостиво облегчает ему задачу. Наклоняется и выпивает все до капли, вылизывает так, будто хочет душу высосать. Просто напросто жрет его рот.

Когда он отодвигается назад, нижняя половина его лица измазана алым, похоже на растертую помаду. Будто он вырвался из объятий страстной любовницы, а не пытался откусить чужой язык.

А его руки меж тем, огладив торс, снова возвращаются к грудине, успевшей неуклюже срастись. Не до конца, но этого хватает, чтобы Брагинский нахмурился и снова толкнулся пальцами вглубь.

Гилберт с отстраненным любопытством смотрит, как чужие тонкие пальцы осторожно раздвигают его ребра, выворачивая их наружу. Они как распахнутая птичья клетка. Там бешеной птицей в силках сжалось его сердце. Иван с нежностью вытаскивает его наружу, баюкая, как ребенка в люльке.

Сердце еще колотится, красное и влажное, действительно похожее на новорожденного, извлеченного из чрева матери. Он не может оторвать взгляд от фантасмагоричного зрелища: чужих губ, шепчущих что-то в живую, движущуюся плоть, гасящую в ней свой голос. Эти же губы, насытившись вдоволь преклонением перед этой трепещущей тварью, вонзают острые зубы, выгрызая кусок. Иван ест жадно и неаккуратно, в противовес сладостной неторопливой ласке, которой он до этого одаривал его тело, сейчас он голодный зверь, пожирающий заслуженную добычу.

Гилберт думает, что ничего прекраснее еще не видел.

Он думает, что теперь они связаны навсегда. Кровью. Плотью. Этой самой пожираемой плотью, его частью, что теперь внутри другого. Они всегда стремились слиться воедино, но не знали как. Гилберт мечтал подчинить его, завоевать, сделать своим. Но этого всегда было недостаточно. Секс был хорошим способом ощутить единство, но он давал лишь временную эйфорию от владения чужим телом. Сейчас все по-другому. Он внутри Брагинского окончательно. Бесповоротно. От этого кружится голова (а может, дело в крови, что почти полностью вытекла из его покореженного тела).

Иван доедает его неторопливо. Последние кусочки смакует, слизывая с пальцев багровые подтеки, и в этих движениях эротического больше, чем во всем, что Гилберт видел до этого момента.

Байлшмидт чувствует, как зародыш нового сердца формируется внутри его распахнутой грудины, но его это совершенно не трогает. Он все еще оглушен осознанием происходящего. Это чудовищно, извращенно и неправильно. Но Гилберт понимает.

Он понимает.

Это был акт принятия. Иван принял его, сделал частью себя. Поглотил.

А Гилберт не растворился в нем, лишь встал на недостающее место, как пазл, кусочек мозаики. Он думал, что его стерли, что он никто. Но он был кем-то. Важным. Нужным. Недостающим.

Иван смотрит на него, и его зрачки все так же черны и пусты. Но Байлшмидт чувствует настоящий покой, почти пьянящую безмятежность. Ребра уже вставали на место.

Пруссии больше нет.

Но Гилберта это уже не волнует.

@темы: фанфик, Моя писанина, Пруссия/Россия, Яой (слеш), Hetalia Axis Powers

---

Сборник драбблов 30 Days of Shuuneki (1/30)

30 Days of Shuuneki
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: ThatDarnOtaku
Оригинал: archiveofourown.org/works/7541983/chapters/1714...
Фэндом: Tokyo Ghoul
Пэйринг или персонажи: Цукияма Шу/Канеки Кен
Рейтинг: NC-17 (сборный)
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Драма, Психология, Даркфик, PWP, AU, Первый раз, Пропущенная сцена
Предупреждения: BDSM, Насилие, Кинк, UST
Размер:сборник драбблов
Статус: в процессе (оригинал завершен)
Саммари: 30 дней - 30 кинковых драбблов по шунеки [кинк к каждой части указывается отдельно!]
Читать на фикбуке: ficbook.net/readfic/6018330

Chapter 1: Naked Cuddles

Канеки стоял и смотрел на свое отражение в зеркале ванной комнаты. Пар клубился вокруг него, пока из душа продолжала хлестать вода. Мышцы болели, и он дико устал. Он снова истязал себя, спаррингуя с Цукиямой несколько часов подряд. Так же иногда он продолжал самостоятельно с боксерской грушей, если его визави слишком устал или был ранен.

Канеки не хотел всерьез навредить Цукияме, просто… увлекался порой. Он вздрогнул, вспоминая, как его кагуне насквозь пронзило торс мужчины, и кровь начала заливать пол. Конечно, Цукияма сделал вид, что все в порядке, и даже извинился, хотя это была вина Канеки. Именно в этот момент Канеки особенно ясно осознал, насколько живучими были гули и насколько хрупкими — люди. Он не мог больше видеться с Хиде. Он не доверял себе.

Кен вздохнул, похрустывая шеей и пальцами. Несмотря на свою нынешнюю меланхолию, ему нравилось проводить время с Цукиямой. Тот старался угодить, и быть рядом с ним было на удивление легко. Он никогда не возлагал на Канеки никаких надежд. Он просто принял его. Цукияма не скучал по невинному черноволосому пареньку, который когда-то хотел пойти на первое свидание в книжный магазин.

Лучше всего было то, что он никогда не задерживался в тренажерном зале и быстро регенерировал. Это означало, что Канеки мог доходить до своего предела. Цукияма мог сделать его сильным. Это было волнующе и утомительно одновременно. Но также это означало, что Канеки в каком-то смысле доверял ему. Цукияма был одной из немногих констант в его жалком существовании. В конце концов, он больше не мог видеться с Хиде или Тоукой. Они оба заслуживали мирной спокойной жизни, а находясь рядом с ним, они неизбежно ставили себя под удар.

Тем не менее, он позволил Цукияме и Хинами остаться с ним. Он не знал, что делало их более подходящими спутниками, чем его лучший друг. Неважно, он просто хотел стать сильнее. Ему нужно было стать сильнее. Чтобы он мог защитить близких ему людей.

Старый Канеки никого не мог защитить, все произошедшее с Ямори дерьмо доказало это, верно? Но Глазная Повязка? Он был непобедим. Если для могущества нужно жрать других гулей без остановки, пока его разум окончательно не сгниет, это была небольшая цена, и он был готов ее заплатить.

Но Канеки был голоден. Он всегда был так чертовски голоден! Он ненавидел это — ненавидел себя. Постоянный шепот в голове, призывающий его есть, есть и есть, пока он не сможет двигаться. Хотя мясо гулей имело мерзкий вкус и жгло горло, заставляя его внутренности переворачиваться, а разум пылать. Он причинял боль своим близким. Банджо научился прятаться, когда он охотился, Хинами ничего не замечала, но Цукияма… Цукияма помогал ему. Он, казалось, всегда был рядом в эти дни.

Несмотря на последствия, каннибализм был лучшей участью, чем пожирание людей. Все было лучше, чем есть людей. Если он съест человека, то сам больше не будет человеком.

Даже если сейчас он был гулем — он все еще не готов был попрощаться с остатками человечности в себе. Хотя ему следовало бы, иначе его новая «семья» умрет. Он шагнул в душ, и горячая вода ласкающе заскользила по спине, расслабляя напряженные мышцы. Он хотел плакать. Все было разрушено. Канеки ударил стену перед собой, покрытую кафельной плиткой. Он не жаждал боли, но это было необходимо. Он не заслуживал счастья, не после того, что он сделал. Он отвел руку назад и снова ударил. И бил до тех пор, пока вода не стала смешиваться с кровью.

— Канеки? — раздался обеспокоенный голос.

Это Цукияма.

— Все в порядке! — хрипло крикнул в ответ Кен.

— Я тебе не верю… Я вхожу.

— Нет! — Канеки отодвинулся от стены и сел в ванну, пытаясь сохранить остатки своего достоинства. Цукияма бросил на него короткий взгляд, прежде чем закрыть за собой дверь и сосредоточиться на его окровавленной руке.

— Канеки! Что ты натворил?

— Это просто царапина, — отрезал парень. — Тебя здесь быть не должно.

— Я слышал шум.

— Практиковал удары.

Цукияма что-то недовольно проворчал под нос, перед тем как присесть рядом с ванной. Он взял израненную руку Канеки, поглаживая большим пальцем разбитые, но уже исцеляющиеся костяшки.

— Я бы хотел, чтобы ты впредь так не делал… Если тебе нужен спарринг, я к твоим услугам.

— Я не хотел навредить тебе.

— Mon cher, это то, ради чего я здесь.

— Ты здесь не для того, чтобы быть моей боксерской грушей — сколько тебе в прошлый раз потребовалось времени для исцеления? — спросил Канеки, ощущая, как его тон становится обвинительным.

— Канеки, я пришел сюда, чтобы служить тебе. Так позволь мне это, пожалуйста?

Не раздумывая, Канеки разместил свободную руку на бедре Цукиямы. Мужчина с тревогой смотрел на него, пока рука Канеки двигалась все дальше и дальше, пока не оказалась опасно близко от чужой промежности.

— Стой, — Цукияма сжал его руку, не давая двигаться дальше, и настойчиво отстранил от себя.

— Но ты сказал, что хочешь служить мне, чем сможешь. Ты мое любимое развлечение. Не хочешь помочь мне отвлечься? Или, может быть, будет веселее, если ты прикоснешься ко мне? Прикоснись ко мне… Пожалуйста? Я знаю, что ты тоже хочешь! — он немного раздвинул ноги, давая Цукияме лучшее представление о своих желаниях. Он хотел Цукияму внутри, чтобы тот вколачивал его в плитку на стене, пока Канеки не забудет о голоде.

Спарринга уже было недостаточно, хотя, в общем-то, оно не сильно отличалось, просто было ярче. Канеки не совсем представлял себе, как это все должно происходить, но он доверял Цукияме достаточно, чтобы позволить взять себя. Он бы не навредил ему. Канеки хоть раз хотел ощутить удовольствие, а не боль.

— Перестань, — предупреждающе сказал Цукияма, сводя его колени вместе.

— Ты предложил мне себя в качестве меча! Клялся помогать мне, несмотря ни на что. Почему бы тебе не сделать это для меня? — отчаянно спрашивал Канеки, звуча почти умоляюще. Он сгреб ткань брюк Цукиямы, так как не смог коснуться того, чего действительно хотел.

— Потому что ты заслуживаешь большего! — отрезал Шу и добавил с болью в голосе: — Потому что ты не хочешь меня.

Канеки уставился на него. Как Цукияма мог думать, что он не хочет его — он что, всерьез считал, что Канеки предпочел бы кого-то еще?

Кен потянулся вперед и обвил руками шею мужчины.

— Не принимай за меня решения! — прорычал он. — И не говори мне, что я чувствую!

Вода просочилась сквозь рубашку Цукиямы, когда тот обхватил его руками и прижал к себе.

— Calmato, — шептал он, успокаивающе выводя круги на его спине, другой рукой придерживая его затылок. Может, эти сильные руки и заставили еще чувствовать себя в безопасности, но они ничего не могли поделать с пустотой внутри.

— Я не хочу больше есть, — Кен не мог больше сдерживать рыданий.

— Я знаю.

— Но я должен быть сильным.

— Ты уже сильный, mon amour, — утешающе шептал Цукияма.

Его слова понемногу успокаивали Канеки. Он всегда мог успокоить его.

— Останешься со мной? — спросил Кен спустя несколько минут. Ему было стыдно за этот вопрос, так как он звучал весьма двусмысленно после его предыдущих высказываний. Но ответ Цукиямы заставил парня ощутить радость, которая давно не посещала его сердце с момента ухода из Антейку.

— Всегда, — пообещал он, пряча улыбку.

Канеки расслабился в руках Цукиямы, а вода все так же лилась на них. Его окутывал запах мужчины и чужое сердцебиение. Это было странно успокаивающе, и Канеки ощутил, как его глаза начинают смыкаться. Он знал, что позже ему придется пойти на охоту, но мысль, что в этом отвратительном занятии он будет не одинок, уменьшала тяжесть в груди. Пусть это ранило его гордость, но он был благодарен Цукияме и рад, что тот рядом.

@темы: переводы, фанфик, Яой (слеш), Tokyo Ghoul/Токийский Гуль, Цукияма/Канеки, 30 Days of Shuuneki

---

виктури, миник, nc-17

Это не то, чем следует будить спящую красавицу, Виктор
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: persephoneggsy
Оригинал: archiveofourown.org/works/9822824
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Пэйринг или персонажи: Виктор/Юри
Рейтинг: NC-17
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, PWP, ER (Established Relationship)
Предупреждения: Кинк
Размер: Мини
Статус: закончен
Саммари: Все мы знаем, что Виктор считает спящего Юри восхитительным. На самом деле настолько восхитительным, что он совершенно не может держать свои руки при себе. [кинк - полусонный секс]
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6180876

Когда Виктор моргает, просыпаясь, солнечный свет струится из окна его комнаты, освещая пространство бледным сиянием едва забрезжившего рассвета. На улице мягко падает снег, и Виктор улыбается, наслаждаясь утренней тишиной.

Он чувствует какое-то шевеление на кровати и смотрит вниз, чтобы увидеть, как его муж, Юри, по-прежнему спит, лежа спиной к Виктору. Он свернулся клубочком в гнезде из одеяла вокруг себя. Виктор рассеяно отмечает, что замерз, но не может перестать улыбаться, глядя, как Юри утаскивает у него одеяло.

Юри Кацуки-Никифоров: трехкратный золотой призер Гран-При, двукратный Чемпион Мира, будущий Олимпийский Чемпион… и маленький поросеночек.

Виктор хихикает и смотрит на стоящие на прикроватной тумбочке часы. Еще примерно час до звонка будильника, но, честно говоря, не было ничего удивительного в раннем подъеме Виктора. Так же, как неудивительно то, что, несмотря на все планы и стремления, Юри был все еще мертв для этого мира.

Виктор Кацуки-Никифоров определенно был жаворонком. В свою очередь, его муж оказался беспросветной совой.

Когда Виктор просыпается с сияющими глазами и жаждой нового дня, Юри едва может подняться. Он бы проспал и до двух часов дня, если бы ему позволили.

По большей части это происходило из-за самого Юри — Виктор потерял счет, сколько раз он просил отложить телефон или ноутбук и пойти спать, но получал в ответ только бормотание: «Еще секундочку, Витя». Конечно, одна секунда превращалась в минуту, а минута в полчаса, и потом Виктор неизбежно просыпался в полночь, чтобы найти своего мужа, пялящегося в светящийся экран. Тогда ему приходилось вырубать эту чертову штуковину и тащить сопротивляющегося Юри в постель, удерживая его в объятьях, пока он не засыпал.

В это утро, однако, Виктор с удовольствием бы взял на себя вину за отказ Юри вставать. Они не спали до поздней ночи (и это причина, почему Маккачина не было в комнате — он был отправлен спать за дверь), и на Юри теперь пестрели красочные отметины.

Следы от укусов покрывали всю шею японца, и если бы он лежал лицом к Виктору, то они были бы видны еще и на груди. Виктор всегда любил оставлять на нем метки, но Юри вынуждал его обещать оставлять следы только там, где никто не мог их увидеть. Но прошлой ночью Виктор был так увлечен, что Юри не спасет даже водолазка.

Он определенно получит много внимания сегодня на катке.

Виктор даже не может заставить себя ощущать вину или предвкушать головомойку, что устроит ему Юри, когда проснется. Потому что бледная кожа Юри выглядит так хорошо с этими отметинами.

Поддавшись похоти, Виктор медленно стягивает одеяло с обнаженной спины Юри, открывая все больше тела его прекрасного мужа. Следы от его хватки на талии и множество укусов на заднице и бедрах. Виктор был ненасытен прошлой ночью и сейчас не может подавить чувство гордости от проделанной работы.

Юри сдвигается, недовольно морща лицо, когда наконец начинает ощущать прохладу. Он бормочет что-то невнятное, но Никифоров готов поклясться, что слышит «Витя», и он совершенно очарован этим.

Он наклоняется, оставляя поцелуй на задней части шеи Юри, позволяя своим губам немного задержаться там, прежде чем отступить. Лицо мужа немного расслабляется, хотя его мягкие розовые губы все еще восхитительно припухшие, и Виктор торопится накрыть их поцелуем.

Но затем его настигает гораздо более сильное желание. Не сдержав ухмылки, Виктор тянется к Юри и аккуратно укладывает еще спящего японца на живот. Затем Виктор оглаживает его ноги, проводит ладонями по бокам Юри, пока не останавливается на его заднице.

Ох, задница Юри. Виктор никогда еще не видел ничего прекраснее — ну, кроме катания Юри, конечно. Все фигуристы имели классные задницы, но попка Юри однозначно была лучшей. Округлой и дерзкой, крепкой, но все еще достаточно мягкой, она немного колыхалась от каждого шлепка (когда Юри был в настроении для порки) и была украшена белыми узорами растяжек. Каждая половина идеально ложилась в ладонь Виктора, и тот сжал их на пробу.

Как и ожидалось, Юри не проснулся.

Приободренный, Виктор раздвинул ягодицы мужа, наслаждаясь видом его тугой дырки, все еще припухшей и розовой после прошлой ночи. Она все еще сочилась смазкой, и глаза Виктора расширились, когда он заметил это эротичное зрелище. Он протолкнул палец внутрь и к его удивление кольцо мышц легко пропустило его, позволяя погрузиться глубже.

Виктор сглотнул, чувствуя внезапный жар. Очевидно, что Юри все еще был хорошо растянут, и большое количество смазки позволит легко погрузить в него член. Он ведь даже не заметит? Виктор рискнул посмотреть на лицо мужа и увидел лишь его раскрасневшиеся щеки, но больше не было никаких признаков, что он как-либо отреагировал на его действия.

Возбуждение горячим клубком свернулось внизу живота Виктора. Он мог снова взять Юри, трахнуть его, пока тот спал, пока не спустит все в его растянутую влажную дырку. И когда Юри проснется и почувствует, как из него течет, то подумает, что это следы прошлой ночи. Идея возбудила Виктора куда больше, чем он сам ожидал. Его «проснувшийся» член покачивался между ног, почти полностью твердый, пока он прокручивал в голове эту фантазию.

Виктор выпустил судорожный вздох и поддался возбуждению. Он положил одну руку на задницу Юри, сжимая мягкую плоть, а другой обхватил основание члена, начиная медленно надрачивать его. Все это время Юри спал, и половина его лица был скрыта подушкой, а волосы торчали под невероятными углами.

Когда член Виктора уже полностью стоял, он едва мог сдерживаться. Тихо, чтобы не разбудить Юри, он потянулся к тумбочке и вытащил флакон смазки, щедро плеснув ее на ладонь. Отбросив бутылек куда-то на кровать, он согрел смазку, после чего распределил ее по ноющему члену. Затем он сместился так, что теперь его бедра прижались к Юри, а член покоился точно меж его ягодиц. Виктор делал несколько поступательных движений бедрами, наблюдая, как его член терся между половинок, и закусил губу.

Виктор большой. Его член длиной в восемь с половиной дюймов*, с крупной головкой и достаточно толстый, чтобы большой и указательный пальцы Юри не смыкались, когда он обхватывал его. У него были опасения по этому поводу, когда они с Юри только начали заниматься сексом. Некоторые из прошлых партнеров Виктора высказывали недовольство по этому поводу, говоря, что он легко может навредить им, если не будет осторожным, поэтому он старался быть максимально нежным в их первый раз. Как оказалось, его опасения были напрасны — когда Юри увидел член Виктора, его глаза расширились и он буквально умолял быстрее трахнуть его.

Итак. Юри Кацуки-Никифоров: трехкратный золотой призер Гран-При, двукратный Чемпион Мира, будущий Олимпийский Чемпион… и, видимо, любитель королевских размеров. Еще одна причина, по которой Виктор считал его абсолютно совершенным.

Его мысли вернулись к настоящему, и Виктор не стал больше ждать, разводя ягодицы в стороны и толкаясь в тесную дырку. Как и ожидалось, головка вошла легко, а за ней и остальное влажно проскользнуло внутрь. Он быстро вошел до упора, прижавшись яйцами к заднице Юри, ощущая, как его ствол сжал бархатный плотный жар.

Юри издал мягкий шум под ним, и Виктор посмотрел вниз, убеждаясь, что его муж все еще спал. Он действительно спал, но его лицо раскраснелось, рот был приоткрыт, а слюна капала на подушку. Он восхитителен.

Тяжело дыша, Виктор замедлился на середине движения, жадно глядя, как дырка Юри неохотно выпускает его, прежде чем он толкнулся обратно. Смазка и часть спермы Виктора, что осталась с прошлой ночи, создали совершенно непристойное звучание, влажно хлюпая каждый раз, когда он трахал Юри, и это должно было быть стыдно, но лишь побуждило Виктора двигаться быстрее.

Он сжал талию Юри, кладя руки так, чтобы пальцы легли на старые следы, перед тем как начать жестко вдалбливаться в него. Вся их спальня наполнилась влажными звуками секса. Это сдавленные стоны Виктора и мягкие звуки, что издавал Юри, когда его тело реагировало на то, чего не замечал разум.

— Юри… — Виктор понял, что бормочет себе поднос, — Юри, ох, ебать… Детка, ты так блядски хорош… М-м…

Юри шевельнулся, уткнувшись в подушку, и его спина выгнулась, пока Виктор беспощадно трахал его. Никифоров меж тем позволял потоку нецензурщины на русском и английском срываться с его языка, пока его бедра конвульсивно дергались.

А потом новый звук прорезал воздух — это голос Юри.

— Витя…

Виктор застыл, чувствуя, как все его тело одеревенело от страха. Его член был наполовину погружен в Юри, когда его муж поднял голову, сонно моргая, и повернулся, чтобы посмотреть на него. Если бы кровь в этот момент не приливала к его члену, Виктор мог бы почувствовать, как она отхлынула от его лица.

Естественно, Юри все еще великолепен: полусонный, розовощекий, с влажно блестящими от слюны губами. Виктор нервно сглотнул, ожидая, когда выражение лица Юри станет более настороженным, более напуганным. Ему стыдно за себя — как он мог так воспользоваться своим возлюбленным? Да, они были женаты, но ему все равно нужно было согласие Юри! Боже, каким же он был эгоистом!

— Виктор? — Юри невинно моргнул. — …почему ты остановился?

— Ч… — Виктор уставился на него, совершенно сбитый с толку. — Что?

— Да ладно тебе, — проурчал Юри и, к шоку Виктора, сделал движение бедрами, насаживаясь на член. Японец прижался задницей к его паху и издал громкий бесстыдный стон. — Продолжай. Трахни меня, Витя.

— Я… — у мозга Виктора произошло короткое замыкание. Во рту пересохло. Все, на чем он мог сосредоточиться, это движения задницы Юри, которые посылали искорки удовольствия в его член.

— Витя, — сказал Юри на этот раз немного громче. — Закончи то, что начал, и трахни меня.

Это, кажется, сработало, потому что Виктор вышел из оцепенения. Действительно, что еще он должен делать, как не подчиниться четкому требованию своего мужа?

Он с новой сильной начал двигаться в заднице Юри. Кацуки потянулся к нему и сжал рукой его запястье, будто он был якорем.

— Ты такой шалун, Витя, — выдохнул Юри, достаточно громко, чтобы он мог услышать его, несмотря на остальные звуки. — Взять меня во сне… Тебя это заводит?

Когда Виктор не ответил сразу, Юри сильнее сжал его член внутри, вызывая у русского судорожный вздох.

— Заводит?

— Д-да, — признался Виктор, и его лицо горело от стыда и возбуждения. — Да, детка, мне так жаль!..

— Не надо, — практически мурлыкал Юри. — Просто трахни меня сильнее. Наполни меня своей спермой, хорошо, Витя? Я хочу, чтобы она текла из меня.

Виктор почти всхлипнул. Юри всегда был на удивление хорош в грязных разговорах, но еще и намного честнее, будучи полусонным.

— Ш-шлюшка, — он старался поддерживать тон игры, но получалось скорее умоляюще, чем жестко. Он накрыл Юри собой, так, что его грудь прижалась к спине мужа, и начал вбиваться в него, как дикое животное, перед тем как кончить внутрь.

Юри задыхнулся, его бедра дрожали, а сам он терся о постель, а потом вскрикнул, когда толстая головка члена Виктора находит его простату.

— Боже, да! Здесь, Витя! Сильнее! — умолял он. Виктор мог только бессловесно подчиняться, меняя угол и стараясь попасть в нужное место. Юри наградил его, откинув голову назад для поцелуя.

Виктор чувствовал, как внутри свернулась тугая горячая пружина, пока он горячо целовал Юри.

— Я… блять… так близко, детка… ты г-готов?

— Да, Витя! — стонет Юри. — Кончи в меня! Я так этого хочу…

— Блять! — это все, что смог сказать Виктор, прежде чем его бедра сотрясаются, и он толкнулся настолько глубоко, насколько это было возможно, освобождая себя. Он закрыл глаза, переживая оргазм. Отдаленно, как если бы он был где-то далеко, он слышал задушенный крик Юри, и его задница сжалась вокруг члена Виктора, подтверждая, что его муж тоже кончил.

После того как прошли, кажется, тысячелетия, дымка спала, и Виктор едва нашел силы, чтобы выскользнуть из Юри и завалиться рядом с ним. Они оба тяжело дышали и не смотрели друг на друга. Виктор пялился в потолок, а Юри опять уткнулся в подушку.

Теперь, когда нега от секса спала, Виктор снова почувствовал себя подавленным. Когда он заставил себя заговорить, его голос оказался непривычно тихим.

— Юри… как долго ты?..

Юри поднял голову от подушки, застенчиво отводя глаза. Он вернулся к своему привычному «я», и Виктор не уверен, что может привыкнуть к этим переключениям между «обычным Юри» и «Юри-Богом-Секса».

— С-спустя пару минут, как ты начал трахать меня, — признался он.

Виктор закрыл глаза со стоном.

— Юри, я так… — извинения оборвались тем, что Юри прижал палец к губам Виктора. Он посмотрел на своего мужа, который покачал головой с легкой улыбкой.

— Все хорошо, Виктор, — сказал Юри успокаивающе, — Вообще-то… Мне понравилось.

Все еще не веря, Виктор подсел поближе к мужу.

— Ты… правда?

— Н-не то чтобы я думал об этом раньше, — бормотал Юри, отводя глаза. — Но это… волнительно. Просыпаться от… этого.

Виктор пялился, не в силах отвести взгляд от своего восхитительного любовника.

— Я… я даже думал разбудить тебя минетом однажды…

Виктор наклонился к нему, заставляя Юри вздрогнуть.

— И почему не сделал? — ласково спросил он.

Юри надул губы.

— Потому что я никогда не просыпаюсь раньше тебя.

Оу. Ну да.

Виктор рассмеялся. Юри взвизгнул, когда Виктор сгреб его в объятья, прижимая к себе и утягивая их к изголовью кровати.

— И все-таки, — говорит русский, — я должен был спросить тебя перед всем этим.

Юри расслабился в его руках.

— Ну, теперь ты знаешь, что я разрешаю тебе делать все, что угодно.

Поразительно, но член Виктора положительно отреагировал на эти слова, пусть Виктор и понимал, что еще не готов ко второму раунду. Может, чуть позже.

— Согласие — это сексуально, Юри, — сказал он вместо этого.

Юри засмеялся, и его плечи задрожали от этого.

— В точку.

Он наклонил голову, позволяя Виктору увидеть его мягкую, все еще полусонную улыбку, и Виктор почувствовал, что может влюбляться в собственного мужа сотни... тысячи раз на дню. У него нет подходящих слов, поэтому он просто прижался к губам Юри в ленивом поцелуе. Они оба устали от импровизированной утренней сессии и потому скоро заснули в объятьях друг друга.

…По крайней мере, пока будильник не сработал через десять минут.


Примечания:
В англофандоме такие фики называют "порно с чувствами" х) этим все сказано.
восемь с половиной дюймов* - почти 22 см. Да, у Виктора член как у порнозвезды (учитывая, что средняя длина 13-14 см.)
От автора: Согласие - это сексуально, дети.
От переводчика: Да, согласие это очень сексуально х) Помните, что трахать спящих людей нехорошо, даже если это ваши мужья.

@темы: переводы, фанфик, Виктор/Юри, пидоры на льду/yuri on ice, Яой (слеш)

---

tg драббл

A Gentleman/Джентльмен
Переводчик: Seraphim Braginsky
Автор: rhodrymavelyne
Оригинал: archiveofourown.org/works/12803337
Фэндом: Tokyo Ghoul
Пэйринг или персонажи: Цукияма/Канеки
Рейтинг: PG-13
Направленность: слеш
Жанры: Романтика, Пропущенная сцена
Размер: Драббл
Статус: закончен
Саммари: [пост сезон 1 эпизод 4] История о том, как Канеки оказался дома, после инцидента в ресторане гулей. Естественно, в этом замешан Цукияма.
Читать на фикбуке ficbook.net/readfic/6210070

Такое сокровище. Я никому не позволю съесть его.

Глаза Канеки расширились, а губы задрожали. Возможно, он почувствовал мои истинные намеренья.

Я, в конце концов, раскрыл себя.

— Это шутка? — он изо всех сил старался держать глаза открытыми, но наркотик в кофе уже начал действовать. И он упал прямо в мои услужливые объятья.

Кто-то громко извещал по звуковой системе, как подадут питомца мадам А.

Да. Пусть он расплачивается за это. Все равно был таким ничтожеством.

Я поднялся на ноги, прижимая Канеки к своей груди. Он был слишком легким, бедный мальчик. Очевидно, он плохо питается.

Мне нужно что-то с этим сделать. Нездоровье Канеки рискует испортить его восхитительный сладкий вкус.

Я прижался носом к его волосам и вдохнул его запах. Так вкусно. Я никогда не пробовал вишню или клубнику. Но я представлял себе, что Канеки имеет вкус спелых ягод. Правда, это относилось больше к его человеческой части.

Определенно, потребовалось бы больше одного раза, чтобы распробовать эти нюансы.

— Какая трогательная сцена, — мне не нужно было видеть лицо мадам А, чтобы понять, что она хмуриться. Яд сочился из каждого ее слова. — Только не говори мне, что ты влюбился в этот кусок мяса.

— Моя дорогая мадам А, — я не мог отвесить поклон, не уронив свою драгоценную ношу, а потому ограничился кивком, — Я влюбляюсь в каждый деликатес, который пробую, de vero?

— Хм! — фыркнула она, держась от меня на безопасном расстоянии. Пусть она и обожала кровь и расчлененку, ей явно не хотелось запачкать свое вечернее платье.

Ох, bien, большинство гулей-гурманов были довольно-таки брезгливы. Гораздо брезгливее меня. Они расступились, давая мне дорогу и позволяя отнести Канеки наверх.

Там лежала одежда, в которой он приехал. Кинуэ* планировала избавиться от них потом, после того как я с гостями закончу пировать Канеки. Может быть моя конфетка и была сиротой, но это не значит, что никто не будет скучать по нему. Как тот похожий на лиса парень**, что в последнее время сталкерил его в кафе. Возможно, даже Киришима-сан.

Пусть охота и была захватывающей, я не хотел иметь слишком много проблем с Йошимурой или Антейку. Они могут понять шум, если я не буду осторожен.

Приманивать Канеки само по себе было большим риском. Но я хотел его слишком сильно, а потому готов был идти на это.

И ничего не изменилось.

Упиваясь его запахом, я положил его на свою постель, чтобы поднять брюки, в которых он пришел. Но я не стал брать рубашку и свитер, которые он носил. Они слишком сильно пропитались его запахом.

Я буду хранить их вместе с платком. К счастью, у меня были и другие вещи Канеки, в частности свободная футболка. Не самая эстетичная одежда, но достаточно удобная для сна.

Я украл ее, когда Канеки работал в Антейку, а Киришимы не было поблизости.

Кинуэ была в ярости, говоря, что это может быть уликой, указывающей на мою причастность. Конечно, это было не слишком практично, но мой милый Канеки был особенным. Я хотел иметь что-то связанное с ним. Что-то, кроме платка и воспоминаний.

Что тут скажешь? Я романтик.

Я снял его грязный жилет и начал расстегивать рубашку. Его кожа была почти такой же бледной, как моя. Почти как снег. Ах, я уловил медовый запах его нежной плоти, мягкий и манящий.

Нет, сейчас не стоит кусать его. Канеки нужно как следует отдохнуть. Всему свое время.

В конце концов, я ведь джентльмен. Я тот, кто относиться к угощению с должным уважением. Нет, мой Канеки заслуживает намного больше. Эта сладкая плоть, этот нежный аромат, который щекотал ноздри и буквально требовал преклонения.

Обыскав его вещи, я нашел карточку студента, где был указан его адрес, и связку ключей. Как любой осторожный маленький девственник, он назначал встречи только в людных местах.

— Я знаю, где ты живешь, дорогуша. — прошептал я, касаясь губами его щеки. — Теперь я буду следить за тобой.

Канеки не пошевелился, когда я поднял его на руки и отнес в одну из своих машин. Он остался так же неподвижен, а его лицо светилось невинностью, пока я ехал через ночное Токио.

Мы подъехали к его квартире и я как мог припарковался. Я поднял его на руки и вошел в здание.

Несколько человек остановились, позабавлено глядя на нас.

— Que piccatto! Мой друг не умеет дружить с ликером, — я подмигнул соседям, вооружившись самой очаровательной улыбкой.

Зеваки отступили со смущенными улыбками, будто их поймали с поличным. Так и должно быть. В конце концов я был другом Канеки. И у меня были ключи от его квартиры.

Я осторожно открыл дверь, все еще держа его в руках. Мы вдвоем вошли в темную и мрачную квартиру.

Печаль и одиночество, казалось, капали со стен. Это действительно было убежище затворника, лишенное смеха и света.

— Так это башня, в которую ты заключил себя, — я подошел к дивану. — В самом деле, мой дорогой, ты должен хоть немного насладиться жизнью.

Канеки в моих руках зашевелился и пробормотал что-то. Имя? Это было немного похоже на «мама» или «Ниде».

Я положил его на диван с особой нежностью.

Неважно, если моя конфетка не умела наслаждаться жизнью. Я собирался насладиться им. Каждым кусочком.

— Сладких снов, Канеки-кун, — промурлыкал я ему в ухо, — Возможно, я буду сниться тебе.

И я ушел, оставив мое нежное сокровище нетронутым на этом девственном диване.

В конце концов, я был джентльменом.


Примечания:
Цукияма такой маньячина, боже мой
Кинуэ* - хз вообще кто это. Я так понял, кто-то из слуг Цукиямы. Я честно пытался гуглить, но ничего не нашел. Я даже не уверен, какого оно пола. Написал в женском (будет неловко, если это мужик). Вдруг кто-то знает - просветите.
Парень с лисьим лицом** - ээээ тоже хрен поймешь. Я сначала подумал на Нишики, он больше на лиса похож. Но далее идет "human", так что я склонился к Хиде.

@темы: переводы, фанфик, Яой (слеш), Tokyo Ghoul/Токийский Гуль, Цукияма/Канеки